— А вы не любите шуток, любезный?
— Зубоскальство не к лицу служителю Просветления.
— А что к лицу?
— Ну… смирение там, покорность.
— И все?
— Все, кажется.
— Как насчет любови к ближнему?
Привратник почесался.
— Ах, ну да. И это самое тоже. Любовь, стало быть. К ближайшему. Это вы правильно напомнили, — сказал верзила и вдруг протянул обе руки:
— Вашу шпагу, господин барон.
Обенаус оторопел.
— Шпагу? Это еще зачем?
— Да у нас так принято.
— Помилуйте! Шпага есть привилегия посла. Даже к посаднику Тихону я являюсь при шпаге. Иначе нельзя, дорогой мой. Если посла лишают шпаги, это зн?чит, что его берут в плен. И тогда могут возникнуть некоторые неприятности.
— Какие еще неприятности?
— Некоторые, — усмехнулся померанец.
— Навроде чего?
— Да вроде военных действий между государствами.
— Военные действия, — задумчиво повторил привратник.
— Вот-вот.
— Если забрать у вас шпагу?
— Именно. А как вас зовут, любезнейший?
— Обрат Сибодема, ваша милость.
— Вы твердо решили начать войну между Поммерном и Пресветлой Покаяной, обрат Сибодема?
— М… м… Я? Как это? Пока не собирался.
— Возможно, вас просил об эхом обрат проконшесс?
Привратник задумался покрепче.
— Обрат проконшесс? Не, про войну не просил.
— Не просил, значит.
— Не. Про войну я бы запомнил.
— Ну, быть может, тогда эту просьбу высказал сам господин превеликий сострадарий? Как-нибудь в личной беседе?
— Обрат эпикифор? — испугался привратник. — С чего вы взяли?
— Как — с чего? Согласитесь, начинать без ведома его люминесценция такое богоугодное дело, как война, было бы не совсем скромно. Разве нет?
Обрат Сибодема к каверзным вопросам явно не готовился. Потому добросовестно перекрестился и стал ждать помощи свыше.
Обенаус усмехнулся.
Все они боятся выйти за рамки инструкции, слуги люминесценция. У них годами отбивают охоту мыслить, вырабатывая к этому страх и отвращение на уровне рефлекса. В результате их абсолютно не смущает ситуация, когда догма противоречит очевидным фактам. Главное, чтобы была инструкция, причем простая и незамысловатая вроде сандалии святого Корзина, идола бубудусков. С инструкцией они сильны и неукротимы. Зато любая дилемма погружает их в младенческую беспомощность. Но самое ужасное для сострадариев, как и для любых фанатиков вообще, наступает тогда, когда одна инструкция противоречит другой. Тут они ступорят, булькают, пузыри пускают и страдают от нехватки воздуха пуще утопленника с камнем на шее.
Обенаус молчал, наслаждаясь ситуацией.
Сибодема пыхтел, вращал глазами и чесал затылок. Неизвестно, сколько еще продолжались бы мучения честного привратника, если б с затемненного крыльца посольского особняка не послышалось деликатное покашливание. Потом прозвучал еще и голос. Добрый такой. Тихий. Проникновенный. Сострадающий.
— Обрат Сибодема! Будь добр, пропусти господина барона вместе со шпагой.
Привратник с огромным облегчением вытер лоб и отступил в сторону. Выбирать между войной и миром теперь предстояло не ему.
А с крыльца спустился сам обрат проконшесс. Он учтиво поклонился гостю.
— Приношу извинения, господин посол. Обрат Сибодема служит у нас недавно, с новыми обязанностями еще не освоился.
— Понимаю, понимаю, — сказал Обенаус. — Я слышал, бубудусков учат другому.
— А я слышал, вы сегодня обливались?
— А вы, говорят, этого избежали?
— О, если иметь хорошую охрану… Из бубудусков.
— Да, я заметил кое-кого в саду. Хорошо развиты физически.
— Прошу в дом, сын мой. У вас острое зрение.
За спиной барона хлопнула калитка, лязгнули засовы, щелкнул замок, скрипнула щеколда, звякнула цепь. В завершение всей этой симфонии обрат Сибодема с облегчением высморкался.
— Вы идете? — спросил проконшесс, поднимаясь на крыльцо.
— Знать бы куда, — усмехнулся Обенаус.
— Туда, куда ведут все дороги.
— К истине?
Гийо распахнул дверь.
— К вере.
— Я бы предпочел истину.
— Э! — в свою очередь усмехнулся проконшесс. — Кто ее только не пробовал искать, вашу истину. И каков результат? Кто-нибудь нашел?
— Целиком никогда и не найдут. Но каждая малая ее частица есть удача.
— Удача? Благодаря таким удачам стали возможны наркотики, аборты, огнестрельное оружие. Разве не так?
— Все зависит от того, в чьи руки попадает истина, святой отец.
— Если открытие важное, оно неизбежно попадает во множество рук. А мы несовершенны, не созрели для очень многих открытий. Даже из нашего незабвенного, но забытого прошлого.
— Э! Давний спор. Подобные доводы приводились уже невесть сколько лет назад. Причем каких! Световых…
Проконшесс остановился перед лестницей, пропуская гостя. Через его усмешку неожиданно прорвалась самая настоящая грусть.
— О, барон! В результате мы оказались невесть в скольки световых годах от Земли, и с этим никак не поспоришь. Неужели вам больше нечего возразить?
Обенаус тоже остановился.
— Отчего же? Есть, конечно. И более чем достаточно.
— Ну и? В двух словах?
— В двух словах? Хорошо, извольте. Я слышал, что базилевс-император недавно излечился от пневмонии с помощью померанских антибиотиков.
