— Кто это?
— Это такие кукующие попугаи ростом с собаку и с угрюмым характером.
— С собаку-у?
— Честное капитанское.
— А почему у них угрюмый характер?
— Не знаю. Быть может, из-за того, что кукаду питаются епескудами.
— О! А это еще что?
— Не что, а кто. Епескудами называются такие змеи, которые зарываются в песок. Весьма недружелюбные существа.
— Ядовитые?
— Нет, и это их очень злит.
— Пап, а ты возьмешь меня в плавание?
— Охо-хо. В плавании нужно много работать, Уол.
— Ну, так я и буду работать. В чем дело-то?
Отец улыбнулся.
— Хорошо, возьму. Годика через два, если тебе не расхочется.
— У! Через два… А почему не сейчас?
— Сейчас мама не разрешит.
— Как — не разрешит? Ты же в доме главный!
Отец почему-то рассмеялся.
— Нет, это на корабле я главный. А в хорошем доме Должна командовать хорошая женщина.
— А у нас хороший дом?
— Превосходный.
— А как узнать, что дом хороший?
— Очень просто. В хорошем доме хочется поменять шпагу на тапочки.
Этого Уолтер понять не смог, поэтому решил спросить о другом, о главном.
— А раньше, чем через два года никак нельзя?
— Категорически.
— Ну, через два года ты забудешь.
— Нет, — очень серьезно сказал отец. — Не забуду.
И не забыл. В двенадцать лет во время летних каникул Уолтер впервые уходил в рейс на трехсоттонной баркентине «Присцилла», личной яхте графа Бервика. Яхте, которой командовал Джон Мак-Магон-старший.
Несколько дней «Присцилла» простояла в порту, дожидаясь ветра. За этот срок Уолтер в сопровождении вестового матроса облазил судно от штевня до штевня и от киля почти до клотика самой высокой мачты. По нескольку раз он заглянул во все помещения судна, не исключая и святая святых — крюйт-камеру. И уже перед самым выходом в плавание успел смертельно перепугать миссис Мак-Магон, которая вдруг увидела сына на марсовой площадке в добрых тридцати метрах над палубой.
После этого случая отец, хмурясь и улыбаясь, объявил, что работу с парусами Уолтер будет осваивать в следующем году. А до тех пор «топтать рангоут» ему запрещается.
Уолтер возмутился.
— Да что же это такое, сэр! Мама уже и на корабле командует? Так не пойдет!
— Разговорчики прекратить, — сказал капитан. — И на будущее запомни: приказы не обсуждаются.
— Да, сэр, — без энтузиазма согласился Уолтер. — А приказы отдавать приятно?
— Не очень. Каждый приказ унижает человека, поскольку заставляет его повиноваться.
— Тогда зачем ты стал капитаном?
Отец задумался.
— Ну, для других дел я гожусь еще меньше.
— Э, — сказал Уолтер, — такой ответ годится еще меньше. Я же серьезно спрашиваю.
Отец взъерошил его шевелюру. Потом взглянул на вечернее небо, в котором розовели перистые облака.
— Серьезно? По-моему, море, ветер и парусный корабль — это самое прекрасное сочетание на свете. Держи глаза открытыми, сам все поймешь. А сейчас иди спать, завтра уходим.
— Так ветра же нет.
— Утром будет тебе ветер.
Как сказал отец, так и произошло. Ветер задул на рассвете. Часом позже из своего замка прибыл молодой лорд Саймон. Вскоре «Присцилла», расправив паруса, выпорхнула в озеро Нордензее. И привычная жизнь окончилась. Отдалилась вместе со стенами и башнями Барлоу.
Все кругом находилось в непрерывном движении — яхта качалась, за кормой тянулся след потревоженной воды, матросы либо «выбирали», либо «травили» многочисленные снасти. На мачтах трепетали флаги. В небе плыли облака, ниже летали птицы. Устойчивой опоры под ногами больше не существовало. Палуба постоянно меняла свой наклон, так что пройти по ней можно было только причудливым зигзагом и только с полусогнутыми коленками. На свете не осталось ничего неподвижного, — даже сам горизонт потерял незыблемость, мерно вздымаясь и опускаясь под шум и плеск за бортом. А когда яхта миновала пролив между островами Бреджер и Осеннис, ветер «засвежел», загудел в туго натянутых парусах, завыл в камбузной трубе, пузырями раздул матросские робы.
На волнах появились барашки, усилилась качка. «Присцилла» здорово кренилась то на один борт, то на другой Казалось, вот-вот перевернется. И хотя отец уверял, что ничего такого не произойдет, Уолтер испугался и забился в каюту. Там было не так страшно, но его начало подташнивать.
Мак-Магон-старший распорядился взять несколько рифов. После этого спустился за сыном. Усмехнулся и спросил:
— Эй, мореход! Хочешь посмотреть, как стреляет палубная пушка?
Уолтер моментально забыл о тошноте и всех страхах, и тут же выбежал на капитанский мостик. И с тех пор более интересного места он не знал.
Следующим летом Уолли плавал уже не пассажиром, а юнгой.
Поблажки сыну капитана, конечно, делали, но совсем мало. Спал он в кубрике, питался за общим столом. Наравне со взрослыми матросами драил палубу, учился вязать узлы, чистил картошку, работал со снастями, мерз на вахтах. И поднимался на те самые мачты, которые по-прежнему очень пугали миссис Раду Мак-Магон. Однако здесь уж сказал свое веское слово ее муж.
— Дорогая! В жизни совсем без риска не обойтись. Прежде чем Уол решится стать моряком, пусть узнает, что это такое.
— Но он еще так юн! Нельзя ли подождать хотя бы два-три года?
— Можно. Только сейчас очень подходящее время, жаль его упускать. Видишь ли, курфюрстенмарине ожидают большие перемены.
Как всегда, Мак-Магон-старший знал, о чем говорил. В тот год случилось много событий. Умер старый курфюрст. На престол Поммерна взошел Бернар Второй. Новый государь считал,
