Круг замкнулся. Незаметно наступил вечер, и ветерок из открытого окна постепенно сделался прохладным. Юлия зябко поежилась. Ее странное предчувствие там, у стен
— С тех пор он и вы, сеньорита Юлия, в огромной опасности. И поэтому вчера, он чуть не сошел с ума, думая, что с вами что-то случилось…
Случилось? Это уж точно. Случилось переесть, перепить и обкуриться чересчур крепкого табаку. А потом вытошнить все это по дороге в номер дешевого отеля, куда она вожделела затащить почти незнакомого мужчину.
— И еще он говорит… — Хуан замялся, но Антонио посмотрел на него требовательно, — он говорит, что вы — его ангел.
Юлия вскинула глаза на лежащего Антонио. Который, поймав ее взгляд, расцвел усталой, но совершенно счастливой, мальчишеской улыбкой. От которой совесть вгрызлась в душу Юлии острыми, как у хорька, зубами. Вот только этого не хватало. Ко всему остальному.
— Все? — с огромным трудом прохрипела Юлия, у которой голос вдруг пропал совсем.
— Нет, — будто нарочно издеваясь, произнес неутомимый переводчик Хуан, — еще он говорит, что любит вас…
Это уже слишком. Если не сказать — лишнее. Она, конечно, не ханжа, да и ложной скромностью не страдает, вроде бы. Но так ведь тоже нельзя… Понимая, что не в состоянии поднять взгляд ни на кого из этих людей, смотрящих на нее с нескрываемым любопытством, а тем более — на Антонио, Юлия вспомнила спасительный прием. И принялась, словно не слышала последней фразы, разглядывать картины Хуаниты. И снова, как в прошлый раз, взгляд ее остановился на одной.
Сейчас, отличный случай рассмотреть ее поближе. Тем более, это даст возможность хотя бы несколько минут постоять к ним ко всем спиной. И попытаться прийти в себя.
Словно в задумчивости, изо всех сил стараясь выглядеть естественной, Юлия поднимается с дивана и подходит к акварели на стене напротив.
На картине странный световой эффект… Фигура, стоящая по пояс в воде на фоне широкой лунной дорожки, выглядит огромной. При этом она вовсе не черная — как казалось издалека — а темно-лиловая. И как будто, светящаяся черным изнутри, каким образом, Хуаните удалось добиться такого эффекта? Юлия подумала, с невольным уважением, что у нее и вправду талант! Темный силуэт казался нереально большим еще и потому, что составлял броский контраст — тоже, наверное, художественный прием? — с тонкой, будто бы невесомой фигуркой то ли эльфа, то ли какого-то другого сказочного создания, мягко светящегося у него в руках. Теперь понятно, что белый взгляд чудовища — лишь отражение света, исходящего от тонкого существа.
Под картинкой не было никакой подписи. Не было названия или чего-то еще, объясняющего странные сюжеты, приходящие в голову Хуаниты. Но Юлия почему-то была уверена, что здесь была изображена Любовь.
Творения этой девушки, видимо, обладали способностью влиять на чувство времени. Юлия не знала, сколько стоит у этой стены, не в силах оторвать взгляда от двух существ, застывших на полотне в вечном счастье первого признания.
За это время, что-то произошло в комнате, освещенной розовым торшером. Пока Юлия смотрела на картину, за спиной у нее шла какая-то возня. Сеньор Мигель, Хуан и Моника беззвучно спорили о чем-то — жестами, взглядами и тихими восклицаниями. В результате чего они все вместе вдруг встали. И без объяснений, к Юлиному удивлению, заперлись в комнате Моники. Хуан только коротко извинился, сообщив, что они, мол, ненадолго.
Антонио по-прежнему лежал на диване. И по-прежнему смотрел на Юлию полным обожания и преданности взглядом темно-коричневых глаз.
Ничего другого не оставалось делать. Да и не хотелось ничего другого. И Юлия сделала то, что хотела. Медленно подошла к дивану. И, уперев руки в полотняные подушки по обе стороны от головы Антонио, склонилась над ним.
Все время, пока длился поцелуй — глубокий, томный, бесконечный, — из комнаты с капельницей доносились приглушенные голоса явно спорящих о чем-то чудиков.
Души влюбленных, как считается, разговаривают в поцелуе. О чем разговаривали их души? Ни о чем конкретном. Их обоих лихорадило — каждого по своей причине. И они, жадно прильнув, друг к другу, обменивались этой лихорадкой. Страхом. Сомнениями. Желаниями. И надеждой. У каждого — своей.
Юлия оторвалась от горячего, снова яркого рта несколько позже, чем рядом раздался звук открываемой двери. А оторвавшись, увидела, что Антонио не собирается открывать глаза. Он уснул мгновенно. И еще она увидела, что все семейство, посланное ей то ли на благо, то ли на беду, вежливо мнется у круглого стола.
Мигель, Хуан, Моника и Хуанита молчали, из чего можно было сделать вывод, что их горячий секретный спор не привел ни к какому конкретному результату. Hу и слава богу. Наступила ночь. Антонио крепко спал. Было совершенно очевидно, что эти незапланированные посиделки подошли к концу.
— Э… Можно я пойду?
— Я провожу… — вызвался воспитанный Хуан.
Ветер, метущий по узким тротуарам опавшие ночные цветы, был, скорее всего, теплым. Но — не для Юлии. Простое человеческое желание — болея, лежать в постели, неожиданным образом превратилось сегодня в идею-фикс. А теперь, вообще, представлялось несбыточной мечтой.
— Хуан, — она откашлялась, держа рукой саднящее горло, — Хуан, ты… веришь во все то, что там говорилось? — она кивнула в сторону их гостеприимного дома несколько небрежно.
Он не обиделся. Только грустно кивнул, поправив на потном носу тяжелые очки.
— Да… — вздохнул он, — да, верю.
— Но почему?!!
Хуан виновато пожал плечами.
— Потому… Потому что это правда.
Глава 16
ПОЦЕЛУЙ
Утром ей не стало легче. Пришлось признать, что сон не помог. А значит, так просто, она теперь не выздоровеет.
Однако, несмотря на больное горло и ломоту в суставах, в организме не было и намека на вялость и апатию. Наоборот — лихорадочное возбуждение, какое бывает при высокой температуре или нервном переутомлении, сорвало Юлию с кровати. Она даже приняла прохладный душ. Правда, сразу пожалела об этом, потому что после него ее начало сильно знобить. Помня, что натощак не пьют лекарств, сунула последнюю таблетку анальгина в карман любимых джинсов.
Быстро, сосредоточенно, позавтракала в отельном ресторане дурацким растворимым кофе. И, даже, принудила себя съесть половину вареного яйца. Сегодня ей нужны были силы, и физические, и моральные.
