совершенные черты лица, на безупречную одежду, на длинные изящные пальцы, которыми тот переворачивал страницы журнала. Эти пальцы Хьюго хорошо помнил. Потом он шагнул вперед, улыбнулся небрежной, хорошо отрепетированной улыбкой и сказал:
– Привет, Джеймс. Я рад, что ты решился на встречу.
Джеймс вздрогнул и посмотрел на него – ожиданию пришел конец. Он встал, протянул руку, посмотрел Хьюго в глаза:
– Я тоже рад.
Они пожали друг другу руки, и прикосновение их рук многое им сказало. Тогда Джеймс улыбнулся. Это была одна из его искренних улыбок, очень личная и очень интимная. Она не нуждалась в комментариях, и ожесточенное сердце Хьюго дрогнуло. Спазмы сжали его живот, рождая глубокую, но какую-то изысканную боль.
– Это было так давно, Хьюго. Очень давно, – сказал Джеймс.
Ливви свернула на проселочную дорогу с жестким покрытием и осторожно повела машину. Вскоре она остановилась у цветочного киоска и вылезла из машины, кивнув юноше киоскеру. Было уже полчаса пополудни, до ее дома оставалось миль пятнадцать.
– Добрый день!
Ливви улыбнулась:
– Привет! Могу я получить пару гвоздик?
Юноша вытащил цветы из вазы и стал аккуратно заворачивать их в бумагу. Не отрывая взгляда от цветов, он спросил:
– Извините, вы не Ливви Дэвис?
– Она самая.
Все еще не поднимая головы, он вручил ей цветы, а потом посмотрел на нее, покраснев от смущения.
– Вы не можете дать мне автограф? Моя сестра восхищается вами!
– Конечно! – сказала Ливви, взяв цветы и доставая сумку. Она вытащила из сумки деньги и ручку, пока юноша освобождал прилавок от цветов. Он пресерьезно вручил ей листок бумаги, и Ливви некоторое время молча смотрела на него, а потом спросила: – Ну и какое имя я должна написать?
– Мэл… Ой! – Юноша отвернулся, страшно смущенный, а потом попытался выдавить из себя несколько слов. – Вы… не могли бы… просто написать «с любовью» или… ну что-нибудь в этом роде?
Ливви с трудом сдержала улыбку. Она заметила на правой руке юноши большой золотой перстень-печатку и без труда прочитала инициалы на нем. Тогда, все еще сдерживая улыбку, она написала: «Самому дорогому М.Дж. со всей моей любовью. Тысяча поцелуев. Ливви Дэвис». Потом выпрямилась и отдала листок бумаги юноше. Он прочитал эти строки и расплылся в широкой улыбке.
– О! Это просто потрясающе! Огромное спасибо, Ливви!
– Всегда рада! – улыбнулась Ливви. Она положила сумку с ручкой и деньгами в машину, а цветы уложила в багажник вместе с вещами, приготовленными на уикэнд. Все это заняло у нее полчаса, а за это время потемнело небо и пошел дождь. Тяжелые ледяные капли падали на землю с мрачного темно-серого неба. Солнце исчезло, Стало так темно, как будто вечер уже вступил в свои права.
Ливви помахала юноше и быстро скользнула в сухое тепло автомобиля, включила двигатель и стала греть руки, наслаждаясь горячим воздухом, который гнал включенный кондиционер. Она посмотрела в окно и понадеялась, что такая погода не сохранится в течение всего уик-энда. Что угодно, только не провести все время в доме! Только не это! Все дни – с пятницы до воскресенья. Слишком многое напоминало об отце в Старом Пасторате. Она никогда не могла чувствовать себя спокойно в этом доме с тех пор, как не стало отца.
– Ливви! – Мойра, мать Ливви, ждала на веранде, пока Ливви вылезала из машины. Дождь был еще очень силен, и она не могла выйти к дочери, небезосновательно опасаясь за свою прическу. Бывшая актриса, она прекрасно сохранилась для своих лет. – Иди сюда, дорогая! Быстрее! Питер достанет твой багаж позже! – мелодично звучал ее прекрасно поставленный голос.
Ливви быстро помчалась к дому. Вбежав на веранду, она громко хлопнула дверью. Дождевые капли полетели во все стороны с ее волос, когда она затрясла головой с живостью вылезшего из воды спаниеля. Клюнув мать в подставленную щеку, она последовала за ней в теплоту дома, жадно вдыхая запах дерева, натертого воском. Это был хорошо знакомый, родной запах, который она знала и помнила с самого детства. Ливви скинула с себя короткий красный жакет и потянулась за одним из старых кардиганов, висящих на веранде. Она надела его и застегнула на все пуговицы.
– Пойдем, дорогая, – сказала Мойра, машинально водружая жакет дочери на вешалку. – Я приготовила па ленч целую кастрюлю супа. Гил! – закричала она, поднимаясь по лестнице. – Оторвись на пять минут от телевизора. Время ленча! – Затем она взяла Ливви под руку и повела в комнату, которую Ливви всегда считала лучшей в доме, – громадную, не очень аккуратную, но теплую и уютную кухню.
Ленч был накрыт на тщательно выскобленном сосновом обеденном столе. Лабрадор Вилли устроился у ног Ливви, открыв пасть и капая слюной на каменный пол. Гил, прыщеватый двенадцатилетний подросток, сводный брат Ливви, с угрюмым выражением на лице слушал плейер и мрачно поглощал магазинный паштет. Мойра без остановки говорила о делах Питера и об успехах Гила в школе, как будто все это представляло большой интерес для Ливви. Во время ленча телефон звонил трижды, но никто не обращал на него внимания. Все это было настолько тяжело, что Ливви не могла дождаться момента, когда сможет уйти в свою комнату.
