Делакруа. – Но это не совсем так, – продолжал он. – Я продал картину.
Последние три слова он произнес быстро, как бы ожидая, что за этим последует буря. Но Фредерика была так удивлена, что даже не смогла рассердиться. Существовало негласное правило, что принадлежащие семье произведения искусства не продавались никогда, абсолютно никогда! Джеймс снова покраснел.
– Мне пришлось это сделать, Фредди. Это из-за крыши для кухни. Так много расходов, все сразу. У меня не было выбора.
Фредерика с грустью пожала плечами. Ей нравилась эта картина.
– Ничего, папа, – мягко сказала она. – Очевидно, по-другому нельзя было поступить. – Потом она вдруг резко спросила: – Подожди-ка… ты сказал маме, что ее реставрируют?
Джеймс кивнул.
– Но если она узнает правду…
– Она проломит крышу, – договорил Джеймс, как всегда преуменьшая.
Донна совсем не увлекалась искусством, но ей очень льстила репутация семейства Делакруа как коллекционеров.
– Но она это обязательно обнаружит! – задохнулась от изумления Фредерика. – Кому ты ее продал?
– Некоему Хорасу Кингу. Он затворник, живет в Камбрии. Ходят слухи, что у него обширная коллекция, но никто никогда ее не видел. Он не признается, что приобрел картину Форбс-Райта. Поэтому у твоей матери нет никакой возможности узнать об этом, правда? – улыбнулся Джеймс, пытаясь сам себя обмануть.
Фредерика посмотрела на пустое место на стене, потом в обеспокоенные глаза отца.
– А ты не думаешь, что она удивится, если картину долго не будут возвращать? – спросила она.
Джеймс уставился на свои поношенные кожаные ботинки и покашлял.
– Ну, Фредди… – начал он, умоляюще глядя на дочь. – Я так надеялся, что ты сделаешь для меня копию этой картины.
Глава 4
Фредерика была просто потрясена неожиданным предложением отца.
– Что? – выдохнула она. – Ты хочешь, чтобы я – что?..
Джеймс покраснел, увидев изумленное лицо дочери, понурил голову и снова кашлянул.
– Фредерика, мы ведь не собираемся делать ничего противозаконного, правда? Мы просто сделаем копию, чтобы повесить ее в нашем собственном доме.
Фредерика бросила на него мрачный взгляд.
– Но, папа, я не могу сделать копию!
– Не можешь? – невинно переспросил Джеймс Делакруа. – Я слышал, твой преподаватель сказал, будто ты можешь хорошо рисовать.
Увидев на обычно спокойном лице отца упрямое выражение, Фредерика глубоко вздохнула.
– Вопрос в другом, буду ли я это делать, – твердо сказала она. – Мой ответ должен быть отрицательным.
– Но, Фредди, – умоляюще произнес Джеймс, – мы же не собираемся продавать картину, что же в этом плохого?
Фредерика покачала головой.
– Я не могу ни с того ни с сего начать рисовать картину «Старая мельница и лебеди», – деловито сказала она. – Мне нужны хотя бы ее фотографии…
– Ах, об этом я уже подумал. – Джеймс подошел к бюро и достал несколько фотографий размером с картину Форбс-Райта. – Я сделал эти фотографии, когда мы поменяли страховую компанию. Помнишь? – напомнил он.
– Да, но…
– И вот еще. – Он потянулся за большой книгой размером с кофейный столик.
В ней был помещен другой снимок «Старой мельницы и лебедей» и изложена подробная история этой картины. Форбс-Райт, живший всю жизнь в Глостершире, написал ее в двадцать восемь лет. Он писал быстро, легкими свободными мазками, что было необычно для того времени.
По фотографии будет нелегко уловить его манеру. Только бы ей удалось повторить движения его руки… Фредерика энергично покачала головой:
– Это невозможно. Начнем с того, что мне потребуется холст того времени. И современные краски тоже не годятся.
Но идея фантастическая. Мысль о том, чтобы попытаться это сделать, была чрезвычайно соблазнительна.
– Если ты думаешь, что для тебя это слишком сложно… – сказал Джеймс, небрежно пожав плечами.
Темные глаза его дочери вспыхнули. Потом она улыбнулась и погрозила ему пальцем:
– О нет; не надо меня провоцировать. Попробуй свой психологический прием на ком- нибудь другом. А я этого делать не буду! Кроме того, – продолжила она, – может потребоваться от шести месяцев до трех лет на то, чтобы картина, написанная маслом, высохла как следует.
Джеймс хитро усмехнулся:
– Но твоя мать не сможет догадаться, что она еще влажная, не правда ли?
«Неужели он никогда не сдается? « – подумала Фредерика и сухо произнесла: – Нет!
Джеймс Делакруа вздохнул.
– Похоже, меня ждут крупные неприятности. Твоя мать убьет меня, – взволнованно произнес он.
– Ты не сможешь выставить картину для посетителей, вдруг кто-нибудь из них обнаружит, что это подделка, – сказала Фредерика.
Джеймс хмыкнул:
– Хм, твоя мать чаще всего подводит посетителей к Уильяму Блейку и Анри Руссо. Она может и не заметить, что не хватает Форбс-Райта.
– Ты мог бы сказать, что от рамы откололся кусочек… черт побери! Я не могу подделать картину, – возмутилась Фредерика.
Джеймс тяжело вздохнул.
– Ну что ж, пусть все остается как есть, – согласился он.
Но Фредерика не поверила, что отец так легко сдался. Когда в понедельник утром она садилась в поезд, идущий в Оксфорд, Джеймсу предстояло признаться жене в своем грехе. Но если он надеется, что дочь изменит свое мнение, он ошибается!
Наставник Фредерики наконец ушел в зал гравюр музея Ашмола, и она быстро проскользнула в библиотеку, которая находилась за административными офисами. Это была маленькая комната, где стояло шесть рядов серых металлических полок с книгами по древней истории, искусству и археологии. Девушка без труда нашла книгу о Томе Китинге, знаменитом мастере подделки произведений искусства. Фредерика прислонилась к стене и углубилась в книгу. Вдруг она услышала невнятные разговоры за стеной. Казалось, там собралось много народу. Но она не обратила внимания на это и сосредоточилась на захватывающем описании подделок. Китинг был королем мошенников от искусства и умел полностью перевоплощаться в автора оригинала, мастерски воспроизводя его манеру письма. Во время работы он совершенно отказывался от своего собственного почерка, не оставляя экспертам ни малейших признаков, по которым его можно было бы опознать.
