сознание.
На мгновение отстраняюсь и просто наблюдаю за происходящим. Это нереально. Слишком странно, чтобы быть настоящим. И в то же время все это — реальность. Каждая деталь отчетливо выделяется, каждый шаг длится, точно в замедленном действии.
— Убейте ее! Убейте!
Все кажется простым и универсальным. История повторяется, одна сцена накладывается на другую. Мы обе одновременно и в двадцатом веке, и в семнадцатом — в старом Салеме с настоящими, первыми, кальвинистами. Чувствуем неизбежное приближение трагической развязки, и когда я мельком смотрю на Анжелу, то вижу ее в облике женщины из далекого прошлого: на ней грубое коричневое пуританское платье, волосы стянуты назад, голова покрыта. Мы вернулись в те времена, когда женщину могли схватить лишь за то, что она одинока, или рыжеволоса, или не похожа на других, или у нее нет мужа и детей, способных ее защитить. Или, возможно, даже потому, что она владеет имуществом, на которое положил глаз кто-нибудь из горожан.
Мне отчаянно хочется исключить себя из действительности. Создать дистанцию. Это все — ненастоящее. Я ненастоящая.
Но Анжела — настоящая. И это единственная правда в окружающей обстановке. Единственное, в чем я уверена. Много лет я помнила, как стояла здесь, вне времени, рядом с женщиной, которую, как теперь становится понятно, видела во сне, и узнала в тот самый момент, когда она появилась у двери кафе, обратившись за помощью сначала к Еве, а теперь ко мне.
В моей голове по-прежнему раздаются голоса. Они кричат: «Убейте ее!» Я вытесняю их, стараясь расслышать слова оператора.
— Машина в вашем районе, — говорит она. — Вы можете перейти в безопасное место, пока патрульные не подъехали?
— Наверное, — отвечаю я.
Мысли бешено несутся, и я вспоминаю о смотровой площадке, решив, что кальвинисты туда не доберутся. Если подняться наверх и сесть на крышку люка, никто не сумеет открыть ее снизу. Я часто так делала, когда никого не хотела видеть. На площадку ведет узенькая лестница, по которой может вскарабкаться только один. В одиночку человеку не хватит сил, чтобы открыть люк.
— Смотровая площадка, — говорю я в трубку — пусть оператор скажет патрульным, где искать. — Мы будем наверху, на площадке.
— Идите! — приказывает она, и мы бежим.
Кальвинисты перекрыли дорогу машинам, они приближаются. Их человек пятьдесят. Много. Не только мужчины, но и женщины. Глаза Анжелы отчаянно всматриваются в толпу в поисках Кэла. Она твердит, что он ее спасет. Вновь и вновь это повторяет. Но Кэла нет, он еще в тюрьме. И пока Анжела ждет спасения, которое, похоже, не придет, толпа вваливается в сад и вытаптывает цветы, окружая дом.
Я вижу их лица. Они у всех окон.
Снова разбивается стекло. По комнате разносится какой-то запах, знакомый мне по иному времени и месту. Запах лета и согретых солнцем досок причала в Уиллоуз или, может быть, в Трэни, где Джек нагружал лодку, прежде чем вместе со мной отправиться за омарами. Я лежала на причале, подставив спину солнцу, а Джек работал. Усталый после минувшей ночи и счастливый. Он грезил, наполняя бензобак.
В прошлом мне нравился запах горючего, он казался таким приятным. И теперь я не сразу понимаю, что именно он наполняет комнату, что кто-то плеснул бензином через разбитое окно и залил им пол.
В дыру летит факел, слышится хлопок, затем взрыв — и комната наполняется пламенем. Крики меняются. Кальвинисты — мастера импровизаций, они приспосабливаются к обстоятельствам. «Держите ведьму» меняется на старое, исторически более верное «Сожгите ведьму!». А потом слышится еще более страшный крик, который раздавался в моей голове минуту назад: «Убить ее! Убить!»
Я смотрю на толпу зевак, которые внезапно замолкают. Некоторые, кажется, ошеломлены. Они сами не знают, что творится у них на глазах. Это представление? Неужели салемские власти в погоне за спецэффектами действительно позволили сжечь настоящий дом? Я смотрю на мужчину, единственного в толпе, который все понял. Он побежал на угол, к отелю «Готорн» — вызывать пожарных.
— Дом горит! — кричит Анжела, бросаясь по лестнице на смотровую площадку.
Я останавливаю ее.
— Нет! Нельзя идти наверх!
— Выбирайтесь из дома! — приказывает оператор.
Она по-прежнему на связи, но выйти на улицу — плохая идея. Как только мы высунемся из дома, нас убьют. Я слышу звуки сирен, но патрульные далеко, слишком далеко. Улица полностью запружена зеваками. Ревут автомобильные гудки. Люди вылезли из машин, чтобы лучше было видно.
— Подвал! — говорил Анжела и спешит к двери. — Там есть тайный ход!
Я иду следом за ней в темноту и закрываю дверь, чтобы отгородиться от дыма. Люк подвала открывается на заднем дворе. Возможно, мы сумеем выбраться. Надеюсь, кальвинисты нас не увидят и мы проскользнем мимо них. Но, насколько мне известно, никаких потайных ходов не осталось. Мы с Бизером в детстве искали их, проводя в поисках часы и даже целый день. Сто лет назад под Салемской площадью существовала целая сеть туннелей — там контрабандисты прятали товары. Может быть, туннелями пользовались и потом, когда функционировала «подпольная железная дорога» — последняя остановка на пути к Канаде и свободе. «Подпольная железная дорога» Мэй унаследовала прежние традиции.
Но теперь все туннели засыпаны. Так сказала Ева, когда устала от наших поисков. А может быть, ее разочаровало, что мы ничего не нашли. Или же она просто решила, что детям следует играть на улице и дышать свежим воздухом, вместо того чтобы сутками торчать в подвале. Ева повторила слова наших школьных учителей о том, что якобы салемские власти засыпали туннели в конце прошлого века. Они об этом пожалели, когда началась Вторая мировая война: туннели могли стать хорошим бомбоубежищем, и городу не пришлось бы тратить деньги на постройку бункеров.
Анжела хватается за стену и щупает ее.
— Я знаю, он где-то здесь, — бормочет она. — В прошлый раз Ева вывела меня отсюда.
Значит, вот как это было. Разумеется, именно при помощи туннеля Ева помогла Анжеле «исчезнуть». Вот почему Кэл и его последователи решили, что Ева — ведьма. Как там сказал Рафферти? Кальвинисты видели, что Анжела вошла в дом, и окружили его, но девушка как в воду канула. Когда она наконец появилась, то не в городе, а на острове у Мэй, и жила там, пока Рафферти не привез ее обратно. Мэй злилась на детектива за то, что он помог Кэлу, но не поняла главного. Кэл боялся и Еву, и Мэй. Он сам верил в то, что плел о них. Он не знал про туннели и не сомневался, что все женщины рода Уитни, за исключением его бывшей жены, обладают магическими способностями.
Кальвинисты окружили дом — точно так же, как и в тот вечер. По ту сторону подвальных окон я вижу их ноги в сандалиях. Выбраться из подвала невозможно, на люке стоят люди. Мы видим фигуры, освещенные со спины и похожие на кукол в театре теней. Их силуэты отражаются на стенах подвала, в лучах фар от немногих машин, которые не застряли в пробке и способны проехать по улице.
