Конец пути

— Искусства и науки! А есть хоть что-нибудь на этом свете, что не являлось бы наукой или искусством? Вы изучали философию?

— Да.

— Психологию?

— Да.

— Политологию?

— Да.

— Так, погодите минутку. Зоологию?

— Да.

— Ага, и филологию тоже? Романскую филологию? И культурную антропологию?

— Это было чуть позже, сэр, в аспирантуре. Если вы помните, я…

— Архх, — сказал доктор, как будто харкнул, чтобы плюнуть на мою аспирантуру. — А искусство взламывать замки вы в аспирантуре не изучали? А искусство адюльтера? А парусное дело? А искусство перекрестного допроса?

— Нет, сэр.

— А эти что, не искусства с науками?

— Я собирался писать магистерскую диссертацию по английскому, сэр.

— Черт вас подери! По английскому чему? Мореплаванию? По английской колониальной политике? По английскому некодифицированному праву?

— По английской литературе, сэр. Но я не закончил. Сдал все устные экзамены, но диссертацию так и не написал.

— Джейкоб Хорнер, вы дурак.

Мои ноги остались стоять прямо передо мной, как и прежде, но я убрал закинутые за голову руки (эта поза, что ни говори, в большинстве случаев предполагает недостаточно серьезное отношение к происходящему) и перевел их в позицию, так сказать, промежуточную: левая рука держится за левый лацкан пиджака, а правая лежит ладонью кверху, пальцы расслаблены, примерно посередине правого бедра.

Немного погодя Доктор сказал:

— Есть ли у вас серьезные причины, которые могли бы помешать вам устроиться на работу в небольшой учительский колледж прямо здесь, в Вайкомико?

В мгновение ока целая армия аргументов против каких бы то ни было попыток устроиться на работу в Государственный учительский колледж Вайкомико предстала перед моим мысленным взором, но в ту же самую секунду напротив выстроилась равная по численности шеренга контраргументов, баш на баш, и вопрос о поисках работы повис сам собой в воздухе, чуть заметно подрагивая, вроде как серединный флажок во время перетягивания каната, если силы обеих команд абсолютно равны. И это тоже, в некотором смысле, история всей моей жизни, неважно, что она не похожа на ту, предыдущую, несколькими абзацами раньше; спустя какое-то время после этого самого собеседования, когда мы логически дошли до мифотерапии, я начал понимать, что одна и та же жизнь способна втиснуться в огромное множество историй — параллельных, концентрических, взаимозависимых или каких там еще, на ваше усмотрение.

Ну и ладно.

— Нет таких причин, сэр, — сказал я.

— Значит, договорились. Подавайте заявление немедленно, как раз успеете к осеннему семестру. А что вы собираетесь преподавать? Иконографию? Автомеханику?

— Может быть, английскую литературу?

— Нет. Дисциплина должна быть более чем строгая, иначе это будет просто труд, а не трудотерапия. Нам нужна жесткая система правил. Как вы насчет классической геометрии, общий курс, не очень?

— Вы знаете, я бы… — я сделал эдакий вопросительный жест, чуть отогнув рукой лацкан, вытянув одновременно указательный и средний пальцы, но лацкана не отпустив, — жест, который я тут же аранжировал, стремительно подняв (и так же стремительно опустив) брови, поджавши на секунду губы и покачав в сомнении головой.

— Чушь. Конечно, это не для вас. Скажите им, что вы будете преподавать грамматику. Английскую грамматику.

— Видите ли. Доктор, — начал я, — существует как описательная, так и предписательная грамматика. В смысле, мне показалось, что вы говорили о жесткой системе правил.

— Вы будете преподавать предписательную грамматику.

— Ясно, сэр.

— И никаких описаний. Никаких нестандартных ситуаций. Ограничьтесь правилами. Самой что ни на есть правоверной грамматикой.

Консультация закончилась. Доктор быстро встал (я едва успел отдернуть ноги) и вышел из комнаты, а я, уплатив положенное миссис Доки, сестре-регистраторше, вернулся назад в Балтимор. В тот же вечер я сочинил письмо ректору Государственного учительского колледжа Вайкомико, попросил назначить дату собеседования и выразил желание влиться в коллектив в качестве преподавателя предписательной грамматики английского языка. По крайней мере этому искусству в процессе моих туманных университетских штудий я научился в совершенстве, вернее, меня ему научили в совершенстве: искусству писать такого рода письма.

И меня пригласили приехать для собеседования почти сразу же, в июле.

Глава вторая Государственный учительский колледж Вайкомико расположился посреди обширного плоского поля

Государственный учительский колледж Вайкомико расположился посреди обширного плоского поля, окруженного нечесаным сосновым лесом, на юго- восточной окраине города Вайкомико, Мэриленд, Восточное побережье. Состоит он, собственно говоря, из одного-единственного некрасивого кирпичного здания с двумя выступающими по бокам флигелями, чересчур громоздкого для того псевдогеоргианского стиля, в котором он выстроен. От Колледж авеню к главному входу ведет изогнутая глубокой дугой подъездная аллея.

В июле, как только подошел назначенный мне день, я затолкал в свой «шевроле» пожитки и сдал с концами ключ от бывшей моей комнаты на Ист-Чейс-стрит, в Балтиморе, потому что я собирался в тот же самый день подыскать себе жилье в Вайкомико, вне зависимости от того, возьмут меня на работу или нет. Дело было в воскресенье. Вообще-то мне назначили на вторник, по крайней мере в ответном письме ректора так было написано: вторник. Но в субботу, в середине дня, прежде чем я успел убраться из Балтимора, ректор позвонил мне и попросил приехать в понедельник. Слышно было плохо, но, мне показалось, я прекрасно понял, что он перенес собеседование на понедельник.

— Я могу приехать в любой день, — помнится, сказал я.

— Ну, честно говоря, нам, по большому счету, тоже все равно, — ответил мне ректор. — Понедельник ли, вторник. Но может так случиться, что понедельник для некоторых членов комитета окажется несколько удобнее. Конечно, если у вас понедельник не занят. А что, вам вторник больше подходит?

— Хоть в понедельник, хоть во вторник, никакой разницы, — сказал я. И подумал, что