доедали сандвичи, солнце уже исчезало за хребтом, посылая им прощальный привет в виде розоватого отблеска на облаках. Потом отблески погасли, и сумерки стали быстро сгущаться, неся с собой резкое понижение температуры. Подтаявший снег превратился в наст – ледяную корочку на снежном покрове. Теплая «воронка» стала мрачным белым колодцем, на дне которого стояла хижина – хрупкая защита в царстве суровой стихии.
Пока Элен собирала со стола остатки трапезы, Жозеф разжигал печурку. Есть незыблемые правила для странствующих и находящих приют в домиках, построенных в глухих местах охотниками, пастухами, рыбаками. Эти убежища открыты для всех, нуждающихся в них. Там есть запас спичек, соли, крупы, дров или другого горючего для обогрева жилища. Заходи и пользуйся, отдохни, пережди непогоду. Но думай о тех, кто придет сюда потом. Позаботься, чтобы после тебя остался запас топлива: наруби дров, оставь сухого горючего, хотя бы полкоробка спичек. Поделись с идущим после тебя банкой-другой консервов или плиткой шоколада…
– Раскрываю последнюю пачку сухого спирта, – отметил Жозеф. – Надо оставить хотя бы половину или потом спуститься сюда, чтобы привезти пачек десять.
– Можно и спуститься, – размышляла Элен. – А можно попросить спасателей и с ними прислать и спирт, и шоколад, и бутылку коньяка. Если не будет похожих случаев, путь останется пастухам, в благодарность за их заочное гостеприимство.
Элен приложила замерзающие руки к бокам печурки, но сразу же отдернула – горячо. Она подышала, округлив губы, рассчитывая увидеть выходящий изо рта пар. Но пара не было – значит, температура в хижине поднялась выше двенадцати градусов. Жозеф растопил в кружках снег, вскипятил на печке воду и заварил в термосе чай, тоже найденный на полке.
– Как приятно после комфорта отеля оказаться почти в каменном веке, – сказала Элен, готовя супружеское ложе первобытного человека.
– Подавляющая часть моих и твоих знакомых пришла бы в ужас от такой «приятности», – заметил Жозеф. – Нет света, нет вообще никакой воды, туалет на улице…
– А я выросла на книгах Джека Лондона, – с видимым удовольствием сказала Элен. – Отец намеренно подсовывал их мне. И женщины его повестей и рассказов с детства стали моими любимыми героинями. Женщины, которые наравне с мужчинами переносят тяготы жизни на Севере, в белом безмолвии, в штормах и все в таком духе… Я мечтала быть похожей на них.
Жозеф улыбнулся.
– А я мечтал встретить женщину, похожую на героинь Джека Лондона, – признался он. – А мне попадались либо изнеженные барышни, либо вульгарные феминистки.
Элен, не раздеваясь, устроилась на широкой кровати под несколькими овечьими шкурами. В хижине было уже почти тепло и очень уютно от света потрескивающей свечи и теплого овечьего запаха шкур. Жозеф предложил своей малышке кружку горячего чая с кусочком шоколада.
– Женщина уже лежит в постели, – притворяясь недовольной, пропела Элен, – ждет своего мужчину, а он вздумал чаи распивать.
– Меня не возбуждает женщина, лежащая в постели в свитере и теплых брюках, – пошутил Жозеф.
– Я пошутила, – ребячливо призналась девушка. – Я очень хочу чаю. – И, понизив голос, добавила: – Почти так же, как тебя.
Она протянула к нему руки, и Жозеф, тоже в свитере и лыжных брюках, с кружкой взгромоздился на широкую кровать, на которой могли бы, наверное, одновременно поместиться все пастухи долины Ле Map. Прижавшись боками друг к другу, а спинами к стене, на которой тоже висела овечья шкура, они, обжигаясь, пили чай из одной кружки, откусывая по очереди крохотные кусочки шоколада. Жозеф старался, чтобы доля Элен была больше. Она же, заметив это, воспротивилась:
– Силы нужны тебе, мой милый, – грозя ему пальчиком, лукаво сказала она, – и много сил. Впереди у нас вся ночь…
И этот вечер, и эта ночь стали песней торжествующей любви, гармонией тел и душ. Они без слов понимали друг друга, и каждый старался сделать счастливым другого. В три часа ночи печурка погасла. Но им обоим было так жарко, что они, скинув одежду, сбросив на пол шкуры, любили друг друга на голых досках кровати, на полу – на шкурах и на своей сброшенной одежде. Разгоряченные страстью, изнемогая от внутреннего жара, они обнаженными выскакивали на снег, и тела их становились серебряными при свете полной луны. Вбегая обратно в теплую хижину, они бросались на кровать, натягивали на себя шкуры и, обнявшись, быстро согревались, проваливались в краткое забытье, а потом опять любили друг друга.
Отдыхая, они говорили о своей любви, о благоволении небес и мистическом покровительстве ушедших близких. Элен испытывала неизвестные ей прежде чувства: благодарности за счастье физической любви, неведомое ей раньше, готовность подчинить себя всем желаниям обожаемого мужчины… и еще одно очень глубокое чувство…
– Я хочу ребенка от тебя, – неожиданно для самой себя сказала она.
Жозеф прижал ее к себе и выдохнул:
– Я буду самым счастливым человеком на свете. Тогда у меня будет две малышки – большая и маленькая.
– А я хочу светленького мальчика, похожего на тебя. – Элен уже представила себя матерью. – Как это прекрасно, почему я не чувствовала этого раньше…
– А еще у нас будет девочка, похожая на тебя, – убежденно сказал Жозеф.
– А вдруг ты разлюбишь меня?! – От этой мысли у Элен закололо в груди. Она села на кровати, и ее глаза наполнились слезами. – Я этого не переживу…
