молодку, пришли к выводу, что все женщины - обманщицы, и вернулись в свои царства, поклявшись каждую ночь овладевать невинной девушкой, а поутру ее убивать; как дочь везиря Шахразада, чтобы положить конец этой резне, добровольно, во многом вопреки воле собственного отца, пошла к Шахрияру и с помощью своей сестры Дуньязады - которая в самый критический момент между соитием и сном попросила рассказать историю и заинтриговала царя, прервав на рассвете рассказ на самом интересном месте и оставив его в неизвестности, - сдерживала руку Шахрияра достаточно долго, чтобы покорить его сердце, самого его привести в чувство и спасти страну от гибели.
- Я крепко-накрепко обняла сестру и взмолилась, чтобы она дозволила мне именно так ей и помочь. Шерри покачала головой: 'Один только этот джинн и читал истории, которые я якобы должна рассказывать, а он их не помнит. Да к тому же он блекнет прямо на глазах. Если ключ к сокровищу и есть само сокровище, у нас на руках его еще нет'.
- Он и в самом деле начал бледнеть, почти исчез; но как только Шерри повторила магическую фразу, вновь обрисовался въяве, улыбаясь еще жизнерадостнее, чем прежде, и заявил, что произнес про себя ровно те же слова в тот самый миг, когда начали блекнуть мы, а вокруг стал проступать его кабинет. Так что похоже, что они с Шерри могли вызывать это явление по собственной воле, одновременно воображая, что ключ к сокровищу и есть само сокровище: по-видимому, на всем белом свете подобное пришло в голову им одним. Более того, в тот самый миг, когда он, так сказать, очнулся среди своих американских болот, взгляд его упал на раскрытый на оглавлении первый том 'Тысячи и одной ночи', и он успел заметить, что следом за обрамляющей шла составная история - рассказ под названием 'Купец и джинн', в котором, если он правильно помнит, разъяренный ифрит откладывает казнь добродетельного купца, пока три неких шейха не расскажут свои истории.
- Шахразада поблагодарила его, записала название и веско отложила перо. 'В твоих силах спасти моих сестер и мою страну, - сказала она, - а также и царя, пока его не погубило безумие. Все, что от тебя требуется, - снабжать меня из будущего этими историями из прошлого. Но может, ты по существу разделяешь отношение царя к этим женщинам…'
- 'Да ничуть, - сердечно откликнулся джинн. - Если ключевой трюк с ключом действительно сработает, для меня будет честью рассказывать тебе твои истории. Нам нужно только согласовать время дня, когда мы должны одновременно писать магические слова'.
- Я захлопала в ладоши, но Шерри оставалась по-прежнему холодна. 'Ты - мужчина, - сказала она, - как я понимаю, ты ждешь, чего ждет всякий мужчина, обладающий ключом к необходимому женщине сокровищу. Первому я неизбежно должна отдаться Шахрияру, после же этого готова ежедневно изменять ему с тобой на закате, если ты будешь рассказывать мне историю на ближайшую ночь. Тебя это устроит?'
- Я боялась, что он обидится, но он только покачал головой. Из-за давнишней любви к ней, мягко заявил он, и признательности за глубочайшее из известных ему отражений ситуации рассказчика ему доставит невыразимое удовольствие сыграть в истории Шахразады любую роль, не помышляя ни о каком вознаграждении. Более того, его собственной линией поведения, которой он придерживался уже гораздо больше тысячи ночей, было делить постель только с теми женщинами, которые разделяют его чувства. И наконец, его новая юная любовница, к которой его привлекло ее определенное сходство с Шахразадой, доставляла ему ни с чем не сравнимое наслаждение, как, он надеялся, и он ей; неверность была для него не большим искушением, нежели инцест или педерастия. Он обожал Шахразаду столь же истово, как и всегда, - теперь, встретив ее в восхитительной плоти, даже истовее, - но обожание это не означало обладания; он желал ее так, как древние греческие поэты желали музу, - как источник вдохновения.
- Шерри постучала своим перышком по столу, покрутила его в руках. 'Не знаю поэтов, о которых ты говоришь, - бросила она, - Здесь, в этой стране, любовь отнюдь не так щепетильна. Когда я думаю, с одной стороны, о переполненном наложницами гареме Шахрияра и, с другой, как свела с ним счеты жена, а также о сюжетах большинства известных мне историй - особенно тех, где речь идет о немолодых мужчинах и их юных любовницах, - не могу не задуматься, не слишком ли ты, мягко выражаясь, наивен. Тем паче что, как я могу заключить, ты претерпел в прошлом свою долю обмана и наверняка внес в него и свою лепту. Но все равно это сюрприз - весьма обнадеживающий, хотя, возможно, и несколько, обескураживающий, - что ты не намерен сексуально воспользоваться своим положением. А ты часом не евнух?'
- Я опять покраснела, но джинн, и на этот раз не обидевшись, заверил нас, что оснащен вполне нормально и что его исключительная любовь к своей юной даме, вполне возможно всепобеждающе невинная, отнюдь не наивна. Пережитые им порча и усыхание любви заставили его лишь выше ценить любовь того сорта, которая со временем лишь крепнет и становится более пикантной; ни одно зрелище на свете не ублажало так его прошедшее обжиг в горниле страстей и крушений сердце, как редкостная картина двух убеленных сединами супругов, которые все еще нежно лелеют друг друга и свою совместную жизнь. Если любовь умирает, она умирает; пока она живет, пусть она живет вечно и т. д. Некоторые вымыслы, утверждал он, были настолько ценнее фактов, что в исключительные, драгоценные моменты их красота обращала их в реальность. Единственным Багдадом является Багдад 'Тысячи и одной ночи', где сами собой летают ковры, а джинны появляются, повинуясь магическим заклятиям; он готов подчиняться нашим желаниям точно так же, как и они, - и безо всякой платы. А если бы перед ним самим возник джинн и предложил исполнить три желания, он не сумел бы наскрести больше двух, так как исполнение первого - накоротке побеседовать с рассказчицей, которую он любил больше и дольше всех, - уже ему даровано.
- Шерри на этот раз улыбнулась и спросила, каковы же два других его желания. Второе, отвечал он, - умереть прежде, чем они со своей новой подругой перестанут видеть друг в друге самое драгоценное сокровище, как они делают ныне, отшельничая в своем солончаково-болотном царстве. Ну а третье (которое единственно и отделяет его от полной умиротворенности) - он не хотел умереть, не внеся пустячка-другого, сколь бы непритязательными они ни были, в общую сокровищницу культурных удовольствий, к которой, помимо доброй воли, внимания и в меру развитой чувствительности, не нужны другие ключи: он имел в виду сокровища искусства, каковые, ежели и не способны искупить в полной мере все варварства истории или избавить нас от ужасов прозябания и смерти, по меньшей мере поддерживали, развивали, ободряли, облагораживали и обогащали наши души на их исполненном страданий пути. Он считал, что те его писания, которые уже были напечатаны, не удостоились этой милости; умри он прежде, чем очнется от этого сладкого сна о Шахразаде, - и третье желание останется неисполненным. Но даже если ни одно из двух последних желаний не сбудется (а подобные благодеяния, конечно же, столь же редки, как и ключи к сокровищу), он все же умрет более счастливым, оттого что выполнено хотя бы первое.
- Услышав это, Шерри наконец отбросила свою сдержанность, взяла писчую руку чужака в свои, извинилась за неучтивость и повторила, на сей раз тепло и сердечно, свое приглашение: если он будет поставлять ей достаточное, чтобы добиться намеченной цели, количество ее историй, она тайком будет его, когда он только того ни пожелает после первой ее ночи с Шахрияром. Или же (если измена и в самом деле не в его вкусе), когда резня ее сестер прекратится, пусть он как-нибудь умыкнет ее в свое время и место, где она навсегда станет его рабыней и наложницей, - в предположении, как в конце концов обязывал предположить реализм, что он и его нынешняя любовь к тому времени устанут друг от друга.
