А потом все мысли смешались и отступили перед пьянящим ощущением — девушка обнимала его и отвечала на поцелуи.
— Боже милостивый! — воскликнул кто-то пронзительным голосом.
Родриго поднял голову. Несмотря на наслаждение, затуманившее рассудок, Джульетта сразу узнала, кто это. С горящими щеками и порозовевшими губами она отодвинулась от жениха. Рядом с ними стояла возмущенная сестра Елена.
— Что все это значит, сестра Джульетта? Вы должны доить коров, а не… а не… — монахиня открывала рот, как вытащенная из воды рыба, не находя достаточно сильных выражений для такого богохульства.
— Это я виноват, — спокойно сказал Родриго, становясь между Джульеттой и сестрой.
— Конечно, вы, — согласилась сестра Лукреция, выступая из-за спины сестры Елены.
При виде матери-настоятельницы Джульетта оторопела, зато ее гость не выразил абсолютно никакого удивления.
— Но, мать-настоятельница, это же мой жених… — овладев собой, девушка пыталась защитить Валенти, — вы ведь сами знаете. Я тоже виновата…
— Он был вашим женихом, — оборвала ее игуменья, — а сейчас — нет. Вы пришли сюда служить Христу, и этого больше не будет.
Она кивнула сестре Елене, и та стала убирать подойники, искоса поглядывая на Родриго, будто тот был сам сатана.
Игуменья, одетая для вечерней службы в белоснежную рясу с алой накидкой, величественно стояла перед молодыми людьми. Вышитый красный крест на ее груди дрожал от негодования, как казалось Джульетте. От нее исходил слабый запах свечного воска и ладана.
— Я принимаю на себя всю ответственность… — начал Родриго.
— Сестра Джульетта, — начала игуменья, не обращая на него внимания. — Если вы закончили работу, отправляйтесь прямо к себе.
Собираясь возразить, потому что ей очень хотелось есть, Джульетта открыла рот, но ничего не сказала и посмотрела на Родриго.
— Я помогу вам закончить, — спокойно сказал он, в его глазах девушка прочла утешение, ободрение и… что-то еще, более глубокое, от чего заколотилось сердце.
— Grazi, спасибо, сеньор, — она подобрала смятый апостольник, отряхнула солому и водрузила его на голову. Как будто солнце спряталось, подумал Родриго.
— Пойдемте со мной, — приказала ему сестра Лукреция. Оставив без внимания это распоряжение, Родриго взглянул на Джульетту, которая выжидательно переводила глаза с монахини на жениха и обратно. Валенти не собирался допустить, чтобы его запугивала настоятельница Санта-Лючии — или любой другой праведный церковник, тем более такой, кто больше походит на солдата, чем на служителя Бога.
Терпеливый в любых обстоятельствах, он и сейчас призывал на помощь всю свою выдержку, чтобы удержаться от резкого ответа.
— Смиренно прошу вас, мать-настоятельница, позволить мне подоить последнюю корову, чтобы Джульетта могла получить ужин. А подойник я занесу по пути к вам.
Некоторое время монахиня изучающе смотрела на него.
— Во-первых, у нас не дозволяется мирянам расхаживать по монастырю, особенно мужчинам. Во-вторых, сомневаюсь, что вы способны на смирение, сеньор да Валенти, учитывая вашу профессию.
Джульетта, присевшая возле последней коровы, выпрямилась и уставилась на сестру Лукрецию как на сумасшедшую, даже не позаботившись подавить вздох удивления.
Однако Родриго не был столь впечатлителен — он не удивился и не обиделся на колючую реплику. Эта женщина — просто змея в рясе, и не будь Джульетта под ее надзором, он ответил бы так же грубо. Но здесь затевалось что-то еще, и, как ему казалось, не столько в отношении его невесты, сколько его самого.
Что это означало, Валенти не имел ни малейшего понятия, но интуитивно чувствовал, что надо быть осторожным.
— Возможно, мать-настоятельница, но я со всем уважением к вам прошу позволить мне закончить работу за Джульетту. Подойник оставлю там, где вы прикажете. Снаружи здания. После этого я был бы счастлив поговорить с вами конфиденциально и принять наказание, если потребуется, за нарушение монастырских правил.
Она прищурилась.
— За вашу возлюбленную вы еще почистите стойла, condottiere.
Это уже был прямой вызов. Однако Родриго по-прежнему не считал положение безвыходным. Ему легче, да и быстрее, чем Джульетте, убрать здесь. Он и раньше выполнял грязную работу, никакой честный труд не отвращал его.
Родриго также понимал: если он желает покончить с противостоянием между ним и сестрой Лукрецией, то может с легкостью одержать верх — насильно забрать Джульетту из Санта-Лючии и положить конец пожертвованиям. Интересно, отдает ли аббатиса себе отчет в том, что, действуя под влиянием гнева, нанесет урон себе и монастырю.
— Согласен, если Джульетте будет позволено поесть и лечь спать.
Девушка вздохнула. Словесная перепалка держала ее в напряжении — глаза Джульетты горели. Родриго было приятно, что невеста хочет прийти на помощь, но в данный момент такое вмешательство ему не требовалось. К тому же ей не следует возбуждать гнев сестры Лукреции.
— И еще один момент, мать-настоятельница. В ваших глазах мы просто слабые люди с большими недостатками. Но, называя девушку лишь моей «возлюбленной», вы поступаете несправедливо не только по отношению к ней, но и оскорбляете глубину моих чувств и уважения к невесте.
Из темноты вышел черный кот и направился к Лукреции. Выгнув спину, животное потерлось о ноги хозяйки, и та наклонилась, чтобы взять его на руки.
Игуменья прижала любимца к себе и пристально посмотрела на Родриго. Карие глаза ее потемнели от ярости.
— У меня важная встреча, так что возможности поговорить с вами, сеньор да Валенти, не будет. Можете прийти ко мне — именно ко мне — утром или через день.
Не оглядываясь, Джульетта вышла из коровника, не попрощавшись с женихом и всем своим видом демонстрируя недовольство. Ее отправили спать, как ребенка!
Ничего не поделаешь, к раздражению Джульетты де Алессандро он давно привык. Родриго пожал плечами, а потом кивнул монахине:
— Как пожелаете, мать-настоятельница.
Но как только Джульетта вышла, аббатиса шагнула к нему и положила руку на его локоть.
— Простите, сын мой, — мягко сказала она. Карие глаза отсвечивали зеленым, как и у свернувшегося на груди кота. — Я иногда бываю резка. Последнее время меня беспокоит сердце, и сегодня я хочу проконсультироваться… э… насчет лекарства. Вы не будете сердиться?
Выражение ее лица стало вдруг простодушным, чего Родриго никак не ожидал. Но это не помогло. Чувства и опыт подсказывали: сестра Лукреция — хамелеон, она способна легко менять настроение и быстро «переделывать фасад». Явно мастерица в искусстве притворства и обмана.
— Конечно, мать-настоятельница, — ответил он, слегка улыбаясь, — никаких обид.
Не тратя времени даром, гость подоил последнюю корову и почистил коровник. У двери в
