– Словно могучий сбор где-то протрубили, а мы о нем не ведаем! Дорнард, сын Пелинора, исчез, а с ним и Алисандер л'Орфелин!
– Пропал Берант-Последыш, а с ним и его сотня рыцарей! А также Тор-Скотопасов Сын, Уррий-Горец и король Нантрес из земли Гарлот!
– Ни Увейна Белорукого нет в его замке, ни сэра Перимона, ни сэра Кэхидина, ни сэра Лукана-Дворецкого, ни сэра Бриана-Островитянина, ни сэра Галагара, ни сэра Элина Белого, ни сэра Мелиагонта, ни сэра Озанны-Храброе Сердце!
– Пропали, утекли, исчезли! Король Камелерда Леодегранс отсутствует уже две недели, и королевство чахнет без него! Флоренс, сын Гавейна, сбежал, или же духи унесли его, никто не знает толком, а с ним – сэр Гингалин, и Идрис, сын Увейна, и Акколон Галльский, и Белингер Жестокий!
– Как будто все рыцарство собралось в какой-то глухомани, вдалеке отсюда, в каком-то месте, ведомом лишь тем, кто уже там!
– Пропали, улетели, испарились! Король Шотландии Карадос, сэр Гилберт-Бастард, сэр Мелиот Логрский, сэр Ульфиус, Лавейн, сын Барнарда Астолатского, король Северного Уэльса Риенс, король Малой Британии Хоуэлл, Лот, король Лоутеана…
– Так прекрасно и приятно праздновать весну, время нарциссов майских пришло, яблони и вишни расцветают…
– Ваше величество.
– Да?
– Уже не май.
– Что ты говоришь?
– Уже не май, говорю. Сейчас ноябрь.
– Ноябрь. А я-то думаю, что так промозгло на воздухе.
– Это уж точно.
– На воздухе промозгло, травы луговые пожухли, а с гибких лоз свисает бурая фигня…
– И бомбы все взрывают, мадам, и пал великий идет, и люди кров теряют, и повсюду трупы безрукие, безногие, безголовые…
– А я думала, у нас все еще Майский поезд.
– Вы слишком много времени провели в госпиталях, миледи, и ваш рассудок повредился.
– Нет, я просто немного устала, Варли. Который час?
– Часы остановились – все остановились. Я включу радио, мадам.
– Не стоит. Там либо один мерзавец болбочет о жидах, либо другой мерзавец рассказывает, что подлодки потопили наш конвой.
– Пришел сэр Роберт.
– Я не желаю его видеть. Я знаю, что он скажет.
– Он дожидается уже много часов.
– Отошли его прочь. У меня меланхолия, думаю, или, может быть, хандра, и насколько мне известно, это заразно, а мне бы не хотелось, чтобы сэр Роберт, блестящий рыцарь сей и стойкий защитник королевства, подвергся неудобствам подобного рода только лишь из-за меня…
– Да, отошлите его прочь, – сказал сэр Роберт, входя. – Вышвырните эту чертову докуку вон, пните его в гульфик на лестнице…
– Но, добрый сэр Роберт, вы наверняка пришли сказать мне то, что я больше всего не хочу слышать. По какой же такой причине мне, следовательно, это слушать? Ступайте, и не нужно никаких речей.
– Я зашел проститься, но это лишь на время. Надеюсь.
– Вы – негодяй, как и все остальные негодяи, как Артур, как Ланселот, нынче здесь, завтра там, ни грана постоянства в вас, ни капли надежды не способны вы мне подарить…
– Тому имеется причина. Я делаю то, что делает все рыцарство, все до единого рыцари и оруженосцы, что ходят по земле, с одной лишь мыслью и одною целью…
– Без рассуждений мне извольте, тут дело не в рассудке, а в делах сердечных, и если б сердце у вас было, подобное скорей жестянке от галет в этой вашей мужественной груди истинного скотта, вы бы…
Тут Гвиневера рухнула на землю в забытьи, и сэр Роберт рухнул в забытьи, и даже Варли, видя их в забытьи, рухнула себе на землю в забытьи тоже.
– После битвы, – сказал Ланселот, – ехал я один и наткнулся случайно на огромный дом, покинутый обитателями. Однако в нем уж побывали мародеры, и повсюду виднелись свидетельства их прилежания. Обломки столов и стульев редкого красного дерева разбросаны в траве, а также громадные лохмотья шелковой бумаги, содранные со стен покоев. Осколки разбитых зеркал мешались с лоскутьями дорогой парчи, оконных штор и сотнями стеклянных подвесок от нескольких люстр, скелеты коих кучей были вывалены во двор. Битый мрамор, битый „севр“ в траве, вспоротые подушки, израненные и опаленные матрасы, детали рояля,
