— Ну, что? — спросил я. Доктор устало вытер лицо:
— Он пришел в себя. Хочет поговорить с тобой.
— Именно со мной?
— Думаешь, он знает, как тебя зовут? — улыбнулся Линвил. — Он попросил привести к нему парня, у которого весь шлем забит седой бородой.
Я машинально потеребил бороду:
— Черт! Все никак не могу решить — то ли сбрить ее, то ли прихватить с собой домой.
Бородин лежал на операционном столе, укрытый застиранной старой простыней, с чистыми белыми повязками через грудь и на плече, прикрывающими культю ампутированной левой руки. Я невольно взглянул на пластиковый мешок для мусора на полу возле стола. Что там внутри — его рука? Или просто рулон окровавленных полотенец?
Я быстро отвел взгляд. Когда я взглянул ему в лицо, темные глаза Бородина открылись. Кожа у него была бледная, как бумага, но посеревшие губы под усами растянулись в улыбке.
— Как у тебя дела?
Он хотел было пожать плечами, поморщился, снова улыбнулся и спросил:
— Говорите по-русски?
— Извини, нет.
— Ничего. Жаль, что мы не сможем отвезти вас домой.
— Пожалуй, теперь уже мне придется везти тебя.
Его лицо на мгновение омрачилось. Все верно. Когда посадочная капсула с «R-3» плюхнется в Тихий океан, этот парень вернется домой навсегда. Я вдруг понял, что был счастлив находиться здесь все эти годы.
Значит, оно того стоило? Действительно стоило?
— Тебе надо поспать, — сказал я. — Увидимся утром. Он коснулся моей руки:
— Да. И вам тоже. — И добавил «Bolshoi что-то», словно говорил о балете. Наверное, «bolshoye spasibo».
Черно-белый телеэкранчик сильно рябило от статики — за прошедшие годы солнечная активность постепенно возрастала, приближаясь к максимуму, но я увидел, как Билли скривился:
— Где твоя борода, папа?
— Кто-то мне сказал, что на Земле они вышли из моды. Как, по-твоему, я без нее выгляжу моложе?
Он вглядывался несколько секунд, потом ответил:
— Может, и так — когда немного поправишься.
Меня самого поразило, сколько морщин таилось под бородой все эти годы. И еще то, что кожа у меня теперь совершенно белая, как рыбье брюхо — последние десять лет я или провел в помещениях, или закрывал лицо щитком, непроницаемым для ультрафиолетовых лучей.
— Получил бланки, которые я посылал тебе по факсу? — спросил Билли.
— Да. Решил привезти их на «R-3». И вручить лично. Билли нахмурился:
— Оправь их по факсу сегодня же, папа.
— Э-э… — Пытается на что-то намекнуть? — Хорошо. Сразу, как только поговорим.
— Есть и другие новости. Проект Большого Турне одобрен. И несколько беспилотных «Вояджеров» к Марсу тоже.
— Ух ты!
Медленный кивок.
— Похоже, нынешней осенью демократы вернут большинство в сенате, а Маски станет лидером большинства. С тех пор как ты и мистер Паттерсон спасли того русского, космическая программа снова популярна. Даже Макговерн сказал, что это достойная цель.
— Подумать только!
— Папа, это ведь шанс для тебя!
— Постараюсь не оплошать, Билли.
Его лицо на мгновение просветлело и смягчилось.
— А вот и еще один сюрприз… — Он встал и вышел из кадра.
На его место села молодая женщина, очень красивая, с лицом-сердечком, вздернутым носиком, темными миндалевидными глазами и вьющимися волосами — я знал, что они темно- каштановые. Она не улыбалась.
— Здравствуй, папа, — сказала она, посмотрев несколько секунд в экран.
Меня аж отбросило на спинку стула:
— Миллисент!
— Милли, папа. Меня давно уже никто не зовет Миллисент.
— Извини. Господи, ты отлично выглядишь! И так выросла.
Она взглянула на кого-то за кадром, а я подумал, что она теперь для меня совершенно незнакомый человек. А может, и всегда была чужой. Помню, как в детстве ее удивлял цвет собственных волос и глаз. У ее матери и у меня волосы черные, глаза зеленые, а носы длинные… Этот же маленький подменыш… Хотя какой там маленький — ей уже шестнадцать.
Она снова посмотрела в камеру, явно смущенная, и сказала:
— Тут еще кое-кто хочет с тобой поговорить.
— Милли…
Но она уже встала. Долгий момент ожидания, и я увидел другую девочку, худую, как щепка, с длинными черными волосами, зелеными, как у меня, глазами, длинным носом и тростью в руке. Она уселась очень осторожно и немного неуклюже, слегка поморщившись, и сразу же улыбнулась мне до ушей:
— Папочка!
— О, Беатриса. — Мне пришлось на секунду стиснуть зубы. — Или тебя нынче зовут Би?
Она ухмыльнулась кому-то за кадром:
— Беатриса, папочка! Мне нравится мое имя. — Еще одна широкая улыбка. — Кстати, если меня кто-нибудь пытается назвать «тетушка Би»… — Она приподняла трость и изобразила удар по голове. «Тетушка Би». Господи, неужели это шоу все еще популярно?
— Как твоя спина, малышка?
Улыбка осталась прежней — наверное, она вспомнила, как я звал ее в детстве. А может, и нет.
— Хорошо, но станет еще лучше. — И быстро добавила: — Как будет здорово, когда ты вернешься!
Когда я улетал, она была робкой четырехлетней девчушкой. И кого она хочет увидеть дома — меня или хоть какого-нибудь отца? Что ж, есть еще и младший братишка. И наш общий «друг», строитель.
— Будет здорово вернуться домой, Беатриса, — тихо проговорил я. — Я так по вам скучал. — Может, задержаться ненадолго — посмотреть, как она вырастет? Да, пожалуй. Но «Скиталец-1» улетит в 1977 году. И ближайшие четыре-пять лет я буду занят больше обычного. И если… если…
Она взглянула в сторону, явно обеспокоенная, потом в камеру.
— Билли говорит, что время кончается. Я люблю тебя, папочка! Она с трудом встала и вышла из кадра. Я проглотил комок в горле. Сбоку показалась голова Билли:
