программы аттракцион. Такой аттракцион, чтобы наконец открылся доступ и в Московский цирк, и в Ленинградский. «Тогда и посчитаемся: кто чего стоит, кто на что способен!»
По вечерним московским улицам продолжалась прогулка Казарина. По улицам центральным, до позднего часа переполненным стремительным движением. И по боковым, окольным, похожим на тихие заводи. И опять, словно теша себя резкими контрастами, Казарин спешил с этих притихших улочек на неумолчные перекаты площадей.
Москва в этот час сверкала огнями, пылала неоновыми трубками, и они — изумрудные, рубиновые, янтарные — вычерчивали над высокими кровлями буквы, фразы, целые строки. Внизу же вздымались щиты Мосрекламы, так же исправно несшей свои обязанности, оповещавшей о спектаклях, концертах, киносеансах. Сообщала Мосреклама и о представлениях цирка. Однако здесь, обычно весьма красноречивая, она ограничивалась одним-единственным словом, точнее — именем.
«Кириан!» — сообщала реклама и снова, стоило пройти вперед десяток шагов, повторяла все с той же настойчивостью: «Кириан!» Всего шесть букв, всего три слога. Но в том-то и дело — повторяемое множество раз, это имя в конце концов начинало казаться вездесущим.
«Кириан!» — и тут же острые, пронзительно глядящие с плаката глаза. «Кириан!» — глаза, в которых сквозь стекла очков сверкают иронические искры. «Кириан!»— не только в глазах ирония, ею тронуты и тонкие губы. «Кириан! Сегодня и ежедневно в Московском цирке Кириан!»
Сперва Казарин сделал попытку не поддаваться этому наваждению: «Мне-то что? Пускай выступает! Нынче он на столичном манеже, а завтра. Еще неизвестно, кому завтра подчинится манеж!»
И все же, как ни противился тому Казарин, реклама настигла и его. Настигла, пересилила, заставила сначала замедлить шаг, затем прервать прогулку. Какая там дальше прогулка! Мыслимо ли ее продолжать, если сегодня, и ежедневно, и каждый день с аншлагами, с битковыми аншлагами (Казарину известно было это) в Московском цирке выступает не кто иной, как Кириан!
Взглянув на часы, Казарин понял, как мало остается времени до начала второго отделения цирковой программы. И, уже не колеблясь, не раздумывая, с каждой минутой убыстряя шаг, поспешил на Цветной бульвар. Там тоже, над фасадом здания, увенчанного полукруглым куполом, сверкало и переливалось: «Кириан! Кириан! Кириан!»
Впервые возникнув на афишах, еще незнакомое и непривычное, имя это сначала вызвало лишь любопытство: «Кто такой? Откуда? Не слыхали, есть ли смысл смотреть?» Но затем, постепенно завоевывая зрителей, Кириан добился того, что имя его сделалось синонимом тех чудес, какие он демонстрировал. Даже больше чем синонимом. О человеке, совершившем какой-либо удивительный шаг или поступок, стали теперь говорить: «Ого! Вылитый Кириан!»
В этот вечер, с неизменной точностью придя в цирк за полчаса до начала представления, Кириан поднялся к себе в гардеробную. Она была пуста, и артист с неодобрением подумал: «Молодость, беспечность!» Так подумал он о сыне, которого с недавних пор ввел в свой аттракцион на правах ассистента и, более того, исполнителя некоторых, сравнительно нетрудных трюков.
Сигнальная лампочка над дверьми зажглась, несколько раз мигнула, погасла. «Ну вот! Как вам нравится? Этому юнцу дела нет до того, что уже начинается представление!»
Насупясь, сердито бормоча под нос, Кириан стал одеваться: брюки с широким шелковым кантом, крахмальная манишка, фрак. Вынул и протер очки в толстой роговой оправе.
Сын все еще не появлялся. Снова вспыхнув над входом, лампочка не погасла больше. Это был знак, что представление началось.
Придирчиво оглядевшись в зеркале, Кириан покинул гардеробную. Пройдя через опустевшее фойе, направился в кабинет директора. Постучал и, не дожидаясь ответа, шагнул за порог:
— Можно? Не помешаю?
Директор привстал с любезной улыбкой, хотя и почувствовал щемление под ложечкой. Кириан просто так никогда не приходил. Каждое его появление оборачивалось просьбами, и просьбам этим он умел придавать неотступную требовательность.
— Сегодня по дороге в цирк — без предисловий начал Кириан. — Сегодня я нарочно шел из гостиницы пешком. Так вот, по дороге в цирк я смотрел свою рекламу. Мало рекламы. Слишком мало. Нищенски мало!
— Вы так считаете? Я справлялся у администратора, и он меня заверил.
— Он? Заверил? И вы поверили?
Реклама была предметом всегдашней заботы Кириана. Казалось бы, какая в ней нужда, если и без того валом валит народ. Нет, прославленный иллюзионист на этот счет придерживался иного взгляда. До расточительности, до ненасытности был привержен он рекламе. Настолько, что ничуть не обиделся, когда в закулисной стенной газете, в юмористическом отделе «Кому что снится?», прочел о себе: «Чаще всего Кириан видит во сне, будто лунные цирки-кратеры сплошь заклеены его рекламой!» «А что вы думаете! — польщено отозвался иллюзионист. — Вполне возможно. Если не сейчас, то в недалеком будущем!»
— И вы поверили администратору? Ай-ай-ай!
Нет, реклама была для Кириана не только рекламой, но и своего рода дополнительным, выдвинутым далеко вперед за пределы цирка оформлением аттракциона. Кириан стремился к тому, чтобы уже по дороге в цирк, за многие кварталы до цирка, только-только еще выйдя из дому, зрители настраивались бы на то, что их ожидает, и с этого момента, опять и опять встречая ярчайшие плакаты, полнились все более нетерпеливым ожиданием.
Сбоку от директорского стола находился небольшой динамик: он позволял быть в курсе происходящего в зрительном зале.
— Слышите? — кивнул Кириан на динамик. — Первое отделение имеет успех. Надеюсь, что и мое — второе — не разочарует. Хвалиться не собираюсь, но везде, где я гастролировал, — в Каире, в Париже, в Лондоне. Директор ответил жестом, означавшим, что популярность Кириана для него неоспорима.
— Очень хорошо! — кивнул иллюзионист. — Если так, мы можем перейти к самой интересной части нашего разговора. Вот, прошу поглядеть! — Таким же безукоризненно отработанным жестом, каким — казалось, прямо из воздуха — извлекал он на манеж голубя за голубем, Кириан достал из жилетного кармана и протянул директору листок бумаги:
— Здесь подсчитано все. Аттракцион мой нуждается в обновлении, аппаратура износилась. (Директор, пробежав глазами смету, не удержался от стона.) Ах, вот как? Испугались? А собственно, почему? Неужели в главке не сообразят, что вынужденный мой простой обойдется дороже! Это раз. А во-вторых. Вы гордиться должны, уважаемый директор. Именно у вас, именно в Московском цирке, намереваюсь я обновить свой аттракцион. Кстати, где же ваша радостная улыбка?
Нет, недаром, увидя Кириана, директор испытал тревожное томление. С каким бы материальным успехом ни проходила программа, он не без удовольствия ждал того момента, когда требовательный артист отправится в дальнейший путь. А тут конец надеждам.
— Детали мы с вами обсудим позднее, — обещал Кириан, переходя на бархатистые
