В Таллине есть и крупные заводы: «Вольта», целлюлозно-бумажная фабрика, фабрика «Балтийская мануфактура». На них много рабочих-революционеров.
Да, забыл написать, что остатки древних сооружений сохранились в Эстонии во многих местах. Кроме старинных церквей и костелов, а также развалин замков, встречаются городища и курганы, в которых находят предметы исторической и доисторической эпох. Если сможешь, обязательно посмотри.
Вот и все. Больше писать нечего…»
Это было его, Ленькино, письмо. Единственное письмо.
На третий день Елку опять вызвали. Пришел посыльный, когда уже все пытались уснуть, и сказал:
— Я за тобой. Не сердись, что поздно.
Глубокой ночью Елку провели по ходам сообщения.
— Я знаю, — сказала она, когда боец остановился у входа в землянку.
Елка отодвинула плащ-палатку и спустилась вниз. Сколько раз ей приходилось быть здесь перед переходом на ту сторону? Три, четыре, пять раз? Пять. Пять раз после возвращения она тоже приходила сюда.
От коптилки поднялся незнакомый пожилой военный со «шпалой» в петлицах.
— А где… — вырвалось у Елки.
— А-а… Политрук Савенков? — догадался капитан. — Вчера… Да… убили… Такое уж наше дело… Теперь вот со мной придется держать связь… Сколько же тебе, — спросил он совсем неофициально, — малышка?..
— Пятнадцать. Да только какое это имеет значение!
— Не боишься?
— Я уже ходила.
— Вода холодная небось?
— Ничего, сейчас замерзла.
Их перебили. В землянку ворвался младший лейтенант, крикнул у входа:
— Опять автоматчики!
— Прости! Подожди! — сказал капитан.
За землянкой в самом деле вовсю раздавались выстрелы — ружейные, автоматные, рвались мины.
Елка осталась ждать капитана. А думала сейчас о Савенкове. Неужели его нет теперь, совсем нет? А ведь с политруком ее знакомил папа… Когда она пойдет туда, за Нару, она скажет папе о Савенкове. А может, лучше не говорить? Ведь… Стоит ли говорить о таком?
Капитан ворвался в землянку, еле дыша:
— Все! Прикончили! Прут, черти, каждый день! Ну, как ты тут, не соскучилась?..
Елка промолчала. Не знала, что сказать.
— Ну, так как? — переспросил капитан, чуть отдышавшись. — Опять пойдешь?
— Нужно — пойду.
— Нужно, доченька, — почти нежно сказал капитан. — Придется сейчас же пойти к бате и узнать, когда немцы собираются начинать, это — первое, как мост — второе. Это очень важно. Поняла?
— Да.
— Когда вернешься?
— Завтра с темнотой.
— Ступай, как говорится, с богом.
Уже у выхода он окликнул ее:
— Да, давай познакомимся. Капитан Елизаров. А тебя как?
— Зовите просто Елкой…
Ночь. Редкая тихая ночь. Замерли берега Нары. Ни выстрела, ни взрыва. Замерло небо, угрюмое, низкое, темное. Ни гула самолета, ни луча прожектора. Замерли леса. Лишь порывистый ветер гуляет среди деревьев, смахивает снежок с хвои да потрескивают стволы елей, словно по ним стучат дятлы.
Зима наступает нехотя, вяло. Снег идет от случая к случаю, будто размышляя: стоит ли до настоящих морозов? А морозов так и нет. Даже ночью всего три-четыре градуса. Разве это зима?
Молчит, притаился в скромной полузимней одежде наш берег. Молчит, что-то замышляя, берег немецкий. Странно, что у Нары есть теперь немецкий берег. Но он есть — там, за рекой, немцы.
Елку удручает сегодняшняя тишина. Она замерла у обрыва, не решаясь шагнуть вниз, к реке. Слишком тихо. Слишком! Шум леса — это не шум…
Провожающий ее незнакомый лейтенант понимающе молчит. Сейчас он при ней, а не она при нем. Она для него — высшее начальство, поскольку есть приказ капитана: «Доставить до места перехода, в целости и сохранности доставить!» Лейтенант понимает, что ни советовать ей, ни подсказывать он не может. Она знает лучше, когда и как.
И все же он не выдерживает, шепчет:
— Смолой-то как пахнет и берестой. Вкусный запах!
— Да-да, — безразлично соглашается Елка, вглядываясь в чужой берег.
Они сидят почти у самого обрыва, прячась за стволами ели и березы.
Ель и береза, будто по заказу, растут рядом, как стереотруба, образуя отличный обзор противоположного берега. Но там тихо сегодня.
Почему так тихо?
— Время напрасно уходит, — прошептала Елка. — Обидно!
Лейтенант поддакнул, хотя и не очень понял. Он впервые выполнял такое задание.
И в тот же момент на немецком берегу загремело радио:
— Наконец-то! — обрадовалась Елка.
— Это что, немцы? — поразился лейтенант.
— Приманивают, — объяснила Елка. — Радиоустановка у них. Сначала песни наши крутят, а потом кричат: «Рус, сдавайся!» — и стреляют…
Лейтенант меньше суток был на фронте.
гремело за рекой радио.
