засов.
— Сахиб? Да благословит Аллах…
На пороге почтительно выгнулась коренастая фигура смуглого чернобородого сипая. Обитатель белого домика, очевидно, только что соскочил с постели. Кое-как накинул на плечи форменный китель с петлицами младшего инспектора наружной полиции; на ногах широкие туземные шаровары, складками сползшие до полу. Тюрбана второпях не успел повязать, и бритый череп прикрыт крошечной вышитой тюбетейкой.
— Да будет благословен час, когда Аллах внушил сахибу…
— Не распускай языка, Раджент-Синг, — оборвал Саммерс. — Я здесь не затем, чтобы обмениваться с тобой любезностями. Слушай внимательно. Мне необходимо сию минуту быть за Пургана-Килу одному и так, чтобы привлечь меньше внимания.
— Пургана-Килу? — сипай поёжился от суеверного страха. — Да сохранит сахиба Аллах от необдуманного шага. Ночь у Пургана-Килу? Рядом с Джантар-Мантар боятся ночевать даже…
— Заткни фонтан, Синг, — снова оборвал Саммерс. — Я не намерен тащить с собою к развалинам такого труса, как ты. Мне нужна лошадь. Понимаешь? И, если через десять минут я не буду в седле, ты отведаешь, чем пахнет вот этот стэк.
Голос сипая просветлел, лишь только он убедился, что англичанин едет в рискованную экскурсию один. Раджент-Синг шагнул через порог, приложил руку ко лбу, к сердцу и торопливо заговорил:
— Да будет проклята минута, когда в сердце сахиба вспыхнуло подозрение, будто ничтожнейший слуга его способен уклониться от приказания. Сахиб приказывает, чтобы слуга его остался дома? Приказание будет исполнено. Сахиб требует лошадь? Она будет через пять минут, хотя бы Раджент-Сингу пришлось сделаться конокрадом.
— Ты долго ещё будешь размазывать?
— Сию минуту, сахиб! Раджент-Синг должен надеть тюрбан, иначе наутро мальчишки зашвыряют его камнями. Одну минуту, сахиб.
Инспектор быстро исчез в недрах своей мазанки. Появился в тюрбане, в кителе, в форменных гетрах. Сказал нерешительно, беспокойно скосив глаза в сторону двери, за которой что-то шуршало, любопытно поблёскивали глаза, шептались и фыркали голоса — должно быть, женские.
— Если бы я смел предложить сахибу гостеприимство в такой убогой конуре… Но сахиб слишком…
— Не размазывай. Отправляйся за лошадью. Я подожду здесь, на улице.
Раджент-Синг кинул несколько сердитых, отрывистых фраз в сторону двери, и та с визгом и грохотом тотчас захлопнулась.
Инспектор сделал торопливый «селям», опрометью бросился вдоль переулка, исчез на перекрёстке.
Стараясь держаться в тени, Саммерс прошёлся вдоль стен. Из-за двери, чудилось ему, следили за ним чьи-то глаза, кто-то шептался, смеялся сдержанно. Через улицу с той стороны прошмыгнула длинная тень. За нею другая. Саммерс рассеянно копал пыль клапаном стэка. Вздрогнул внезапно. Почудилось, будто что-то мягкое сзади толкнуло в икру левой ноги. Быстро обернулся.
Что-то испуганно шарахнулось под стену, закашляло. Саммерс пригляделся, невольно вздрогнул. Четыре пары зелёных фосфоресцирующих глаз теплились совсем близко, в двух- трёх шагах.
Бродячие собаки! Он хорошо знал этих ночных хозяев мусульманского квартала. Тощие, взъерошенные, одичавшие от голода, они днём прячутся на окраинах, в тени стен и порталов мечетей. Наступает ночь — и бродячие санитары вступают в отправление своих обязанностей. Злобные и трусливые, призрачные, как вечерние тени, они шмыгают под ногами, рвут друг на друге клочьями шерсть, целой стаей провожают запоздалого путника, понемногу сокращают до него расстояние, смотрят на путника так выразительно, так плотоядно ласкают горючими взглядами его мясистые части, что рука сама тянется в карман за револьвером.
Сухой треск. И трусливая стая, заложив между ляжек хвосты, сломя голову удирает в переулок. Прошло две минуты — и снова позади напряжённые, жадно обнюхивающие острые морды.
Саммерс машинально схватился за рукоятку своего одиннадцатизарядного «Саваджа». Тотчас оставил: выстрел переполошит соседей. Эти черномазые скоты — страстные любители шумных происшествий. Поскользнувшийся на перекрёстке осёл либо воришка, настигнутый хозяином, вмиг собирают тысячную толпу. Гортанный оглушительный гвалт висит в воздухе, мелькают десятки кулаков, скрюченных пальцев, зверски вращаются выкаченные белки…
Стрелять нечего и думать.
Саммерс сделал шаг к перекрёстку. Впереди также вспыхнули четыре зелёные точки. С той стороны переулка, из-под низких сводчатых ворот медресе, змеиными движениями проползли новые тени.
Что-то снова коснулось кожаных гетр офицера. Тот наотмашь вытянул стеком. Злобный трусливый визг. Зелёные светляки на минуту потухли. Потом опять засветились несколько дальше. Сбоку зажглись зелёные огоньки.
Положение становилось глупым.
Животные точно инстинктом чуяли, что человек не пустит в дело оружия. Круг фосфоресцирующих точек сжался теснее. Тёмное облако сбежало с луны, и на освещённом пространстве, куда не доставала тень от стены, отбросили собственные тени тощие, уродливые фигуры с поджатым хвостом, взъерошенной шерстью, выгнутые спины, припавшие к передним лапам острые морды.
Добежать до дверей Раджент-Синга?.. Но офицеру королевской армии искать защиты у одалисок полицейского сипая, которого сам он дотащил кое-как до места младшего инспектора из простых констеблей в Бенаресе? К чёрту! У него были причины протежировать этой грязной скотине, но самому ему искать защиты… клянусь Юпитером, кусает за ногу!
Саммерс повернул стэк рукояткой вниз: изо всех сил взмахнул налитым свинцом набалдашником.
Удар пришёлся по черепу. Противно хряснула кость. Животное клубком откатилось от ног к стене, завыло, и разом со всех сторон в унисон поддержали разноголосые жалобные вопли. Крепко вцепившись в гибкий наконечник стэка, Саммерс застыл неподвижно.
Погребальное «у-у-у…» кончилось тонким, рыдающим «и-и-и…».
Сердито прокашляли несколько раз, будто по команде замолкли. И тотчас слева и справа к ногам потянулись продолговатые, мутные, словно влипшие в землю тени.
Струйка холода забралась за воротник офицера: поползла по спине, захолодило живот, и ушла в ноги. И колени забились неудержимой расслабляющей дрожью.
Взмахнул стэком направо — и почувствовал тотчас, как у левой икры, сорвавшись с толстой лакированной кожи гетр, противно ляскнули зубы.
Сразу затуманил голову панический ужас и отвращение. Очертя голову чудовищным прыжком бросился прямо в ряд зеленоватых огней, стиснув зубы, колотил свинцовой рукояткой по чему-то мягкому, скользкому, по твёрдому, с хрустом подававшемуся под ударом. Выхватил левою рукою револьвер, решил стрелять, — но услышал испуганный голос:
— Сахиб, сахиб! Не нужно бежать. Ради Аллаха, стойте на месте!
Раджент-Синг карьером направил коня в самую стаю, не успел ещё доскакать, и длинные тени с испуганным визгом растянулись по переулку, исчезли одна за другой на
