фамилию Осипова, и в обоих случаях поставили пятерки. Да и потом, если что и не так, посчитали они, па экзамене по специальности — гражданскому праву, уже сами сотрудники академического института расставят все по местам. Никто не сомневался: место в аспирантуре достанется тому, кому нужно. Законы блата соблюдались во всех ведомствах.
Институтские же сотрудники, когда настал их черед формировать кадровый состав молодой советской науки, были в немалой степени удивлены, что какой-то выпускник заочного института дошел до них с двумя оценками „отлично“. Отвечал парень и по основному предмету очень неплохо и объективно стоил пятерки. Председатель приемной комиссии пошел к замдиректора института — уточнить, нет ли здесь ошибки. Тот сверился со своими записями — не значится. На всякий случай позвонил домой приболевшему директору, академику Самойлову. Нет, по поводу Осипова никаких просьб к нему не поступало. Замдиректора облегченно вздохнул: „Я думаю, мы сможем без него обойтись“.
Председатель вернулся к комиссии и предложил поставить Вадиму „три“. Но тут вступил Майков. Николай Николаевич Майков прошел всю войну. Характер у него был взрывной смолоду, а потому естественным результатом одного его диалога с офицером стали четыре месяца штрафбата. После войны за не ту фразу, сказанную не в том месте, Майков получил 10 лет сталинских лагерей. Неуемного старика давно бы из института поперли, кабы не одно „но“. Воевал он вместе с Лукиным — нынешним секретарем ЦК КПСС, кандидатом в члены Политбюро. Тронуть Майкова было себе дороже. Терпели.
Услышав предложение председателя комиссии, Майков взорвался: „Хватит только блатных брать! Парень почти 10 лет „на земле“ проработал. Толковый, видать, и по диплому, и по тому, как на экзамене отвечал. Ну и что, если только в пределах вузовской программы? Зато ее-то он понимает, а не только знает! Я в ЦК жаловаться буду“. Последний аргумент оставить равнодушным председателя комиссии не мог. Правда, когда Майков, в пылу отстаивания справедливости, сказал, что сам будет научным руководителем новичка, завсектором гражданского права, так и промолчавший все обсуждение, подумал: „Ну, это-то — никогда. Мне только не хватает союза деревенского Ломоносова со столичным Робеспьером“. И сам улыбнулся своей мысли.
Результаты зачисления абитуриентов в аспирантуру вывесили через неделю. Вадима в это время свалил жестокий грипп, и смотреть списки поехала Лена. Надежды на поступление практически не было. Наверняка кто-то блатной набрал те же баллы, что и Вадим, а в этой ситуации „своя рука — владыка“. Вадим ждал Лениного звонка без особого волнения. Ну купил лотерейный билет. Это же не повод разворачивать газету с тиражом дрожащими руками…
— Привет, Вадюш! Как себя чувствуешь? — Жена явно запыхалась, но вот довольна она или расстроена, было не разобрать.
— Нормально. Ну что?
— Представляешь, из третьего автомата тебе звоню! Все вокруг обегала. Первые монетки только съели. Последняя осталась!
— Что с аспирантурой? — Вадим почувствовал, как его начинает бить озноб. То ли от волнения, то ли от того, что резко вскочил с кровати.
— Приняли тебя! Приняли!
— Да ты что?! — Вадим и вправду не верил своим ушам.
— Приняли, Вадька! — Лена больше себя не сдерживала и просто вопила в трубку. — Ты аспирант! Института государства и права Академии наук СССР!!! — Она наслаждалась звучанием этих волшебных слов.
Через полчаса, когда Лена добралась до дому, Вадим как раз вынул из горячей подмышки термометр. Тридцать восемь и четыре. Лена вошла в спальню, держа в руках гвоздичку. Первый раз в жизни Вадиму дарили цветы. И кто? Собственная жена. То ли из-за болезненной слабости, то ли из-за абсолютно неожиданного, незапланированного счастья стать аспирантом, Вадим заплакал. А может, и из-за трогательности Ленкиного вида с гвоздикой в руках…
— Знаешь что, — Лена сияла от счастья, — я и не думала, что это такой кайф — гордиться мужем! — И вдруг заметила слезы в глазах Вадима. — Да что ты, дурачок! Все же хорошо!
— Да, — шмыгнул носом Вадим. — Представляешь, как родители будут счастливы?
— Ой, надо же им позвонить! А я знаешь, что решила? Если ты защитишься, я тоже пойду в аспирантуру и защищусь! Пусть у Машки оба родителя будут учеными!
— Ну, не учеными, — Вадим улыбнулся, — а кандидатами наук. Это не одно и то же. Знаешь, говорят — „ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан!“.
— Да какая разница!
— И если ты защитишься, — Вадим не слушал жену. Он мечтал, — я выкупаю тебя в ванне шампанского!
Диссертация давалась Вадиму очень нелегко. Не потому, что не мог разобраться в научных дебрях или родить что-то новенькое, что было необходимо для „новизны научного исследования“. Банально не хватало времени. Первый год — начитывал литературу (иногда на работе, чаще в метро или электричке, если не спал, реже — дома), готовился и сдавал коллоквиумы научному руководителю. Зануда и педант, он заставил-таки Вадима ориентироваться во вневузовских пластах гражданского права, как рыбу в воде. С кандидатскими минимумами тоже справлялся. Философию марксизма-ленинизма Вадим сдал „влет“. Экзамен по специальности завсектором сдавать в первый год не разрешил, отложили на второй. А вот с английским возникли проблемы. Несколько аспирантов, причем очников, сдавали его по два-три раза. Тетка со специальной кафедры Академии наук зверствовала жутко, полагая, видимо, что владение языком Шекспира и Байрона есть абсолютный приоритет для советских юристов-ученых. Вадима выручило то, что ее дочь как раз разводилась. Узнав, что перед ней практикующий юрист, а не очник-теоретик, тетка стала по-английски спрашивать о том, что ее реально волновало. Вадиму было что ответить и что рассказать. Говорил он тоже по-английски, но количество ошибок для экзаменатора значения не имело. Когда Вадим не мог вспомнить нужное слово, она сама предлагала: „Да вы по- русски скажите, не мучьтесь“. Вадим не спорил. Короче, пятерка за экзамен отражала содержание, а не форму состоявшейся беседы…
Выписки из книг, прочитанных Вадимом, в виде маленьких листочков попадали к Машке. Она хоть и училась во втором классе, но уже умела и очень любила тюкать одним пальцем на пишущей машинке. Вот ребенка и пригрузили заботой о папе — готовить карточки для картотеки по диссертации.
Второй год аспирантуры совпал с первым годом адвокатуры. Диссертация отправилась в самый долгий ящик Вадим вообще пару раз пытался ее забросить, но Лена не позволила. Вечный аргумент — „подумай, какое счастье принесет родителям твоя защита“ — перевешивал все очевидные и разумные основания „отринуть и забыть“. Кандидатский минимум по специальности Вадим сдал без напряжения. Не зря штудировал он толстенные монографии, готовился к каждому коллоквиуму, как к сложной защите в суде. И не будь он Вадимом Осиповым, если не услышали бы от него экзаменаторы кучу примеров из его юрисконсультской и только начинавшейся адвокатской практики. Когда реальных случаев не хватало, придумывал на ходу, а ученые мужи слушали разинув рты, какие кульбиты выделывает в живой практике их любимая теория права.
