приехали на своих джипах, до Владимирской трассы. Местные дороги, хотя и сохранившие местами асфальт, положенный перед выборами 1996 года, никак не гарантировали проезд городских джипов в случае сильного дождя или снегопада. Так что охрана пропустила «хаммер» без специального распоряжения коменданта, хотя и сообщила ему о происходящем. Комендант, разбуженный зуммером рации, с трудом воспринял информацию, быстро натянул тренировочные штаны, набросил куртку на голое тело и рысью понесся к хозяйскому дому. Все, что он успел увидеть, — это спины двух женщин, облаченных в черное, — плащи, туфли, колготки. Садясь в машину, они чуть обернулись, и комендант был потрясен — на лицо каждой из женщин со шляпки спускалась черная густая вуаль. «Хиджабы!» — догадался бывший глава района. «Не успели похоронить Беленького, а мусульмане уже здесь!» — философски подытожил свои мысли спросонок комендант.
Через сорок минут «хаммер» доставил двух пассажирок к Владимирской трассе, где их ждали два черных «мерседеса» с номерами, чьи цифры красовались между буквами «Е-КХ». Для непосвященных это были обычные номерные знаки, но все гаишники знали — это машины Федеральной службы охраны (ФСО), а народ за рулем давно дал расшифровку буквам: «Езжу Как Хочу». Останавливать эти машины никто не имел права.
Обе женщины сели во второй «мерседес», на переднее сиденье которого переместился один из четырех охранников, ждавших гостей в передней машине, и кортеж тронулся.
На Востряковском кладбище, закрытом для посещения в связи с проведением спецмероприятия — похорон Романа Беленького, — кортеж появился в 11.55, за пять минут до начала церемонии. Подавляющее большинство провожавших к этому времени уже переместилось из траурного зала ЦКБ, где прошла гражданская панихида, на кладбище, и потому все пространство перед его воротами было забито автобусами и легковыми машинами.
«Мерседесы» направились прямо к закрытым воротам. Охрана кладбища знаками показала, что проезд на территорию закрыт. Из первого «мерседеса» вышли двое молодых людей, один из которых подошел к охране, а второй, не обращая ни на кого внимания, прямиком отправился открывать створки ворот. Охранники, услышав несколько слов, произнесенных первым из молодых людей, закивали и отошли в сторону, освобождая проезд. Несколько человек из службы безопасности «Бегемота» ринулись было к «мерседесам», но, увидев номера на машинах, развернулась на полном скаку.
«Мерседесы» въехали на территорию и проследовали почти до самой могилы, подготовленной упокоить останки Романа Беленького, первого ушедшего из жизни олигарха Новой России. Метров за сто пришлось остановиться — дальше была толпа. Охрана из «мерседеса», выйдя из машин, построилась ромбом, внутри которого оказались две женщины, и, рассекая толпу, стала жестко пробираться к могиле. Оказавшись в первых рядах провожающих, охрана остановилась, выпустив из недр своего ромба женщин в черном. При этом два охранника перешли на противоположный край круга, образовавшегося вокруг гроба и приготовленной для него ямы.
Присутствующие поняли, что одна из женщин Лера. На ее отсутствие на панихиде все обратили внимание, но организаторы похорон объяснили, что Лера еще в клинике в Швейцарии и приехать физически не может. Курбатов, увидев женщин, сначала очень удивился — по полученной им информации на имя Леры авиабилет в Россию не выписывался ни в «Аэрофлоте», ни в одной из крупнейших зарубежных компаний, осуществляющих рейсы из Европы в Москву. Корпоративный самолет «Бегемота» стоял на приколе, так что и этот вариант исключался. «Может, она прилетела самолетом Полковникова?» — неожиданно подумал Курбатов. Для Миши этот вариант не сулил ничего хорошего — сговор Полковникова с вдовой был вполне реален и более чем разумен с точки зрения интересов конкурента «Бегемота». Курбатов ринулся к женщинам, но их охрана жестко пресекла его попытку выразить свои соболезнования. И не только его. К женщинам не подпускали никого.
Распорядитель начал процедуру похорон.
Гроб опустили в могилу. Оркестр сыграл подобающую моменту мелодию. Стоявшие у края кинули по комку земли и отошли в сторону, уступая место другим. Только две женщины в черном к земле не прикоснулись, стояли не двигаясь и, казалось, рассматривали проходивших мимо них. Направление взгляда проследить было невозможно, но по наклону головы было понятно, что взоры их обращены не на гроб внизу, а на людей у могилы.
Прошло уже около получаса, а поток людей к могиле не иссякал. Вдруг над кладбищенской территорией из динамиков раздался голос:
— Внимание! Остановитесь и послушайте!
Это было так неожиданно, что все действительно замерли, озираясь по сторонам и пытаясь понять, откуда идет звук. После небольшой паузы голос продолжил:
— Я понимаю, что многие из вас уже узнали мой голос. Да, это я — Роман Беленький, человек, тело которого вы сейчас проводили в последний путь. Кто-то из вас искреннее жалеет о моей смерти, а кто-то тайно радуется освобождению. Ошибаются и те, и другие. Я с вами не расстаюсь. Я — надолго. И пусть мои недоброжелатели знают, что ничто для них не изменилось — мои друзья, а среди вас есть и такие, хоть их и не много, совсем не много, — не дадут погубить то, что я начал. И пусть близкие мои не жалеют о моей смерти — я же долго еще буду жить в вашей памяти. Если вы слушаете эту запись — значит, я либо погиб в какой-то катастрофе, либо меня убили. Запись обновляется каждый год, а сейчас я здоров. Значит, слабым меня никто не видел. Не хочу ваших слез и неискренних речей, последняя моя воля — поминок не должно быть. Счастья вам, люди. Тем, кто его достоин.
На кладбище стояла гробовая тишина. А какая еще тишина может быть на кладбище?
У нескольких женщин началась истерика. Большинство присутствующих, не терявших самообладания ни в каких ситуациях, сейчас дико, растерянно озирались по сторонам. Первыми тронулись с места две женщины в черном. Во всем черном. Они повернулись в сторону выхода, охрана поняла их молчаливый приказ и стала расчищать проход.
Нарушить волю даже умершего Романа никто не посмел. Поминки отменили. Курбатов поехал домой. На дачу. «Конечно, Рома любил театральные эффекты всегда. Но здесь он явно переборщил. Надо все-таки думать о нервах людей». Курбатов вспомнил любимую Ромину фразу: «Даже из своих похорон он мог устроить рекламную акцию». «Ну, может, и не рекламную, но завтра совершенно определенно все газеты опишут похороны во всех подробностях. Такого еще не было. Да, верно, — рекламную».
Машина Курбатова въехала на территорию дачного поселка, а затем и за высокие ворота его коттеджа, больше напоминавшего средневековый французский замок мелкого барона. Слово «маркиз» с Курбатовым как-то не вязалось. А для крупного барона—замок все- таки был мелковат.
Миша прошел в гостиную и с удивлением заметил, что камин разожжен. «Странно, я не предупреждал, что приеду».
— Ну, здравствуй, Миша! Только не говори, что ты догадался.
Курбатов узнал голос Романа. Открыл было рот, но что сказать — не нашел.
— Знаешь, друг мой, ты помолчи, а я поговорю. Хорошо?
Курбатов озирался по сторонам, но в комнате никого не было. Чувствуя себя полным идиотом, заглянул под стол, приподняв скатерть, — никого. Смотрел, где мог спрятаться Роман. Может, влез в доспехи рыцаря, стоявшие в углу? Курбатов направился к ним.
— Ты что, совсем сбрендил? Не ищи меня в доспехах Дон Кихота, мой верный Санчо. Ты же только что меня похоронил. Или я там вместе с гробом спрятался?
