Новой России. Метров за сто пришлось остановиться — дальше была толпа.
Охрана из „Мерседеса“ построилась ромбом, внутри которого оказались две женщины, и, рассекая толпу, стала жестко пробираться к могиле. Оказавшись в первых рядах провожающих, охрана остановилась, выпустив из недр ромба женщин в черном.
Присутствующие поняли, что одна из женщин Лера. На ее отсутствие на панихиде обратили внимание все. Но организаторы похорон объяснили, что Лера в клинике в Швейцарии и приехать не может.
Курбатов, увидев женщин, сначала очень удивился — по полученной им информации, на имя Леры авиабилет в Россию не выписывался ни в „Аэрофлоте“, ни в какой-нибудь из крупнейших зарубежных компаний, осуществляющих рейсы из Европы в Москву. Корпоративный самолет „Бегемота“ стоял на приколе, так что и этот вариант исключался. „Может, она прилетела самолетом Полковникова?“ — подумал Курбатов. Мише этот вариант не обещал ничего хорошего. Сговор Полковникова со вдовой вполне реален и более чем разумен с точки зрения интересов конкурента „Бегемота“.
Курбатов ринулся к женщинам, но их охрана пресекла его попытку выразить соболезнования. Так обошлись не только с Мишей. К женщинам не подпускали никого.
Распорядитель начал процедуру похорон.
Гроб опустили в могилу. Оркестр сыграл подобающую моменту мелодию. Стоявшие у края бросили по комку земли и отошли в сторону, уступая место другим. К земле не прикоснулись только две женщины в черном. Они стояли не двигаясь и, казалось, рассматривали проходивших мимо них. Направление взглядов проследить было невозможно, но по наклону голов было понятно, что взгляды женщин обращены не на гроб внизу, а на людей у могилы.
Прошло около получаса, а поток людей к могиле не иссякал.
Вдруг над кладбищем из динамиков раздался голос:
— Внимание! Остановитесь и послушайте!
Это было так неожиданно, что все действительно замерли, озираясь по сторонам и пытаясь понять, откуда идет звук.
После небольшой паузы голос продолжил:
— Я понимаю, что многие из вас узнали мой голос. Да, это я — Роман Беленький, человек, тело которого вы сейчас проводили в последний путь. Кто-то из вас искренне жалеет о моей смерти, а кто-то тайно радуется освобождению.
Ошибаются и те и другие. Я с вами не расстаюсь. Я — надолго. И пусть мои недоброжелатели знают, что ничто для них не изменилось: мои друзья — а среди вас есть и такие, хоть и немного, — не дадут погубить то, что я начал. И пусть близкие мои не жалеют о моей смерти — я же долго буду жить в вашей памяти.
Если вы слушаете эту запись — я либо погиб в какой-то катастрофе, либо меня убили. Запись обновляется каждый год — а сейчас я здоров. Значит, слабым меня не видел никто.
Не хочу ваших слез и неискренних речей, последняя моя воля — поминок быть не должно.
На кладбище стояла гробовая тишина. Впрочем, какая тишина может быть на кладбище?
У нескольких женщин началась истерика. Большинство присутствующих, не терявших самообладания ни в каких ситуациях, сейчас дико, растерянно озирались.
Первыми тронулись с места две женщины во всем черном. Они повернулись в сторону выхода, охрана поняла их безмолвный приказ и принялась расчищать проход.
Нарушить волю Романа, даже умершего, не посмел никто. Поминки отменили.
Курбатов поехал домой. На дачу.
„Конечно, Рома любил театральные эффекты. Но здесь он переборщил. Надо все-таки думать о нервах людей“.
Курбатов вспомнил любимую Ромину фразу: „Даже из своих похорон он мог устроить рекламную акцию“, — и подумал: „Ну, может, и не рекламную, но завтра совершенно определенно газеты опишут похороны во всех подробностях. Такого еще не было. Да, верно, — рекламную“.
Машина Курбатова въехала на территорию дачного поселка, а затем и за высокие ворота коттеджа, больше напоминавшего средневековый французский замок мелкого барона. Слово „маркиз“ с Курбатовым не вязалось. А для крупного барона — замок мелковат.
Курбатов прошел в гостиную и с удивлением заметил, что камин разожжен. „Странно, я не предупреждал, что приеду“, — удивился Миша.
— Ну, здравствуй, Миша! Только не говори, что ты догадался.
Курбатов узнал голос Романа. Открыл было рот, но что сказать — не нашел.
— Знаешь, друг мой, ты помолчи, а я поговорю. Хорошо?
Миша осмотрелся. В комнате никого не было. Чувствуя себя полным идиотом, заглянул под-стол, приподняв скатераъ. Никого.
После паузы Роман заговорил опять:
— Подойди к магнитофону.
Курбатов бросился к полке с магнитофоном и нажал клавишу „стоп“. Надо было остановить кошмар. Но это оказалось только началом.
— Ладно, извини, — услышал Мишка голос Романа, но чуть-чуть иной.
Курбатов обернулся на звук и увидел живого Рому, выходившего из-за шторы.
Мишка начал хватать воздух ртом, делая при этом непонятные движения руками.
— Садись. Все, представление окончено, — сказал Роман.
— Но как?! Что за мистификация? Этого не может быть — я же видел заключение экспертов!
— Не мне тебе рассказывать о силе денег, Мишаня.
— А трупы в вертолете? Ты пошел на убийство? Ты с ума сошел!
— Я — нет. Ты — да. Рассказываю. Вертолет — радиоуправляемый. Считай — автопилот. Стоит копейки. Людей там не было. Все заключения экспертиз — липа. Опознание следователем трупов — результат совокупности двух факторов: человеческой жадности и низкой зарплаты бюджетников.
— Подожди! А родственники пилотов! Ты о них подумал?!
— Конечно! Полагаю, пятьдесят тысяч долларов, которые каждый из „погибших“ пилотов принесет завтра домой, компенсируют моральный вред. Удовлетворен, гуманист ты наш?
— А Лера?
— Лера знала.
— Так она сегодня на кладбище играла спектакль?
— Ее не было на кладбище. Она вообще из Цюриха не уезжала.
— А кто?…
— Я. Только в женском платье. И мой партнер. Вернее, партнерша — Маша Козырева. Заочно представляю: Маша — директор агентства розыгрышей, мой соавтор по
