окружении других машин. Его раздражало, что кто-то едет чересчур медленно, кто-то несется. Но больше всего его бесило, когда не уступали дорогу. Один из друзей, проехавшись с Глебом, сказал, что он ездит, как живет. Всех презирает, всех обгоняет, всюду успевает первым, и все время на грани аварии. А еще рядом с ним укачвдает. „Ну и черт с вами, — подумал тогда Глеб. — Не нравится — можете ездить на автобусе. И любить наступающих вам на ноги пассажиров“.
Впереди, метрах в трехстах, Глеб увидел девушку, стоящую у края тротуара. Придорожную шлюху.
Глеб не имел дела с проститутками. И не из жадности. Просто считал унизительным для себя платить за секс. Он мог получить любую женщину. Во всяком случае, Глеб так считал. А может, Глеб покушался только на те объекты, которые, он чувствовал, были доступны?
Глеб не хотел эту девушку. В том смысле, в каком мужчина хочет женщину. Но ему остро захотелось почувствовать свое превосходство. Не превосходство — власть денег. Деньги позволяли Глебу покупать забавные побрякушки, много путешествовать, понуждать людей прислуживать. Сейчас Глеб решил испытать их способность унизить человека.
Глеб включил поворотник и резко пошел вправо.
— Работаешь?
— Да.
— А что делаешь?
— Все, что хотите. Я хорошо умею.
— И почем?
— Смотря что. Минет — двести. С ласками — триста. Потрахаться — шестьсот.
Глеб чуть было не спросил — чего: долларов или рублей. Но сообразил, что о долларах в таких масштабах девочка и мечтать не может. Однако минет за восемь баксов — это чересчур, — дешевле, чем в Таиланде.
— А где?
— В машине. Здесь есть пустырь. Недалеко.
— Презервативы есть?
— Конечно!
— Садись.
Она села рядом. В руках — мятый пластиковый пакет. Глебу стало интересно, что в пакете.
Какое-то время ехали молча. Потом Глеб подумал, что деликатничать вроде бы нечего Не для этого он посадил ее в машину.
— Что у тебя в пакете?
— Кошелек, сигареты, салфетки. А что?
Глеб удивился тому, как легко она ответила. Попробовал бы кто-нибудь спросить Глеба, что в портфеле у него. Он бы расценил это как покушение на личную независимость. Хотя что за независимость у шлюхи?
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать. А что?
Глебу стало смешно. Его дочери тоже только что исполнилось восемнадцать. Теперь по законам плохого сериала оставалось выяснить, что зовут шлюху Ольгой, как и его дочь, раскаяться и „встать на путь истинный“.
— И давно работаешь?
— Сегодня вышла.
— Я про вообще.
— Полгода. А что?
Опять ехали молча. Она только иногда подавала голос: „Направо, налево“. У нее была неплохая фигура. Вернее, плохая — чересчур худая, без груди и, как Глеб успел заметить, без попы; но, по крайней мере, она не была коровой, что для уличной шлюхи уже немало. А лицо какое-то размазанное. Глаза блестели, но не блеском восторга и восхищения. Тот блеск Глебу был хорошо знаком. А здесь — недосып или наркотики. Только СПИДа ему не хватало.
Глеб не пробовал наркотиков. Естественно, не по идеологическим соображениям. Боялся стать зависимым. Свобода во всех ее проявлениях была для Глеба ценностью абсолютной.
Конечно, Глеб понимал, что реальной свободы у него нет. Он с неприязнью вспоминал времена зубрежки классиков марксизма-ленинизма. Тем не менее некоторые цитаты признавал справедливыми. Например: „Нельзя жить в обществе и быть независимым от общества“. Правда, Глеб забыл, кто это сказал. То ли Ленин, то ли Плеханов.
Но одно дело зависеть от общества — от тех, кто платит деньги, кто покупает его передачи, и другое — от тех, кому платит он, от мелких чиновников, гаишников и прочей шушеры. Зависеть от продавцов наркотиков он не хотел.
— Наркотиками балуешься?
— Нет! Мне этого не надо!
Ответ прозвучал быстро и слишком эмоционально. „Значит, не врет“, — решил Глеб.
— Когда ты лишилась невинности?
— Год назад. А зачем вам?
— Интересно. Расскажи, как это произошло?
Наступал самый опасный момент. Глеб не собирался заниматься сексом в машине. В смысле, как она сказала, „трахаться“. Но вот станет ли она говорить и рассказывать о себе просто так, без привычного ей занятия с клиентом? С другой стороны, кто ее будет спрашивать, не расскажет — он не заплатит. Говорить-то небось легче, чем торговать телом. Хотя…
— Чего молчишь?
— Я не хочу.
— Давай сразу определимся — я плачу за то, что я хочу, а не за то, чего хочешь ты!
Она посмотрела на Глеба не так, как смотрела до того. Однако смысла взгляда он не понял.
— Здесь направо.
Они проехали по разбитой грунтовой пыльной дороге метров двести и выехали на заасфальтированную площадку перед воротами заброшенного строения, наверное, автобазы. Или склада. „Я живу в другой Москве“, — подумал Глеб.
— Я жду.
— Меня изнасиловали.
— Как? Где? Расскажи подробно.
— Вам рассказать, как вставили-вынули? — с агрессией спросила она.
И вдруг Глеб решил, что самое интересное для него не купить ее рассказ, а перехитрить. Сделать так, чтобы она рассказала все добровольно. Вспомнилось читаное о том, как клиенты лезли в душу к проституткам. Не в его правилах походить на других. Но любопытство, желание прикоснуться к чему-то постыдному пересилило.
— А что, их было несколько?
— Двое.
— Ну и расскажи. Мне, правда, интересно.
— Зачем вам?
— Объясню. Я никогда не понимал, как эти подонки могут насиловать женщину. Это же
