Шторы снова были плотно задернуты, и Вита позволила себе встать в полный рост. Разумеется, включать свет было нельзя, но он и не был ей нужен — она хорошо знала квартиру.
В углу, между стенкой и шкафом, валялся небольшой древний отечественный магнитофон, настолько битый и мятый, что на него не позарился бы и слепой грабитель. Вита осторожно вытянула его и быстро вывернула неплотно закрученные болты, удерживавшие заднюю крышку. Вся родная магнитофонная начинка давным-давно канула в никуда, и теперь в нем хранилось нечто другое, не имевшее отношения к электронике. Вита вытащила из магнитофона два свертка — с деньгами и документами и затолкала их в сумку, потом встала и на цыпочках пошла в спальню, испуганно озираясь после каждого шага. Темнота уже начала превращаться в полумрак, и кругом были только привычные очертания знакомых предметов и свободное пространство там, где оно должно было быть — ничего лишнего… и никого. По пути она заглянула в ванную и туалет, но там было пусто.
В спальне она быстро собрала кое-какие бумаги, сунула в сумку несколько личных дискет с информацией, которая, как она надеялась, ей еще могла пригодиться, туда же опрокинула шкатулочку с украшениями. Ссыпаясь, они тихо звякнули, и на мгновение Вита снова застыла, прислушиваясь.
Тихо. И на улице больше не хлопали петарды.
Оставалась только папка — забрать ее и можно уходить. Вита повернулась, и распухшая сумка легко хлопнула ее по талии. Ее взгляд скользнул по вырисовывавшейся в полумраке кровати, по столу, по стоящему на нем монитору компьютера, и вдруг она напряглась. Спальня была наполнена теплом и знакомыми домашними запахами, и внезапно они вдруг нахлынули на нее, словно высокая волна, захлестнув все на свете, а потом она увидела утро и Евгения, который бренчал ложкой в кружке с чаем, услышала шипение жарящейся яичницы… и все заново полетело мимо и по кругу одуряющей каруселью — снова магазин, смеющийся Пашков, ссора с Черным Санитаром, Аня, элегантно закидывающая ногу на ногу, дождливый день и снова магазин, разгром, мертвые лица, чужая улыбка на губах Евгения, давящая равнодушная тяжесть Рябинина на спине, шаги и крики, подергивающиеся ноги Фомина, кровь и снова кровь, и снова ужас, и вина, темные огороды, судорожные расчеты, пустота и высота за спиной, и снова, и снова… Четверть века — не возраст и не срок, она была всего лишь маленькой девчонкой и реакция должна была наступить неминуемо — этого было много — не только для одного дня, но и для сотен жизней. У нее вырвалось судорожное рыдание, и Вита покачнулась.
На подкашивающихся ногах, цепляясь за стену, она добралась до ванной, там поскользнулась, но не упала, успев ухватиться за раковину. Ее вырвало. Дрожащими пальцами она открыла кран и умылась, всхлипывая и стуча зубами, сорвала с вешалки полотенце и свирепо повозила им по лицу, растирая кожу до красноты и боли, потом уронила его на пол и вышла в коридор.
Она ничего не услышала, не увидела, не почувствовала и потому не успела не только вскрикнуть, но и что-то понять — словно полумрак в коридоре вдруг сгустился и обрел руки, облеченные плотью и силой, — одна обхватила ее спереди, над грудью, а ладонь другой легла на губы, зажав так и не родившийся крик, и уха коснулось теплое чужое дыхание.
— Тш-ш-ш.
Вита инстинктивно дернулась, но человек был много сильнее. Сквозь ужас она все же смогла удивиться: как же так, где он прятался и как ходил — ведь в тишине квартиры был бы слышен любой звук, и она должна была ощутить его присутствие. Как же так?! Ее охватила крупная дрожь, ноги подкосились, и она почти повисла на держащих ее руках от стремительно нарастающей обреченной слабости, погружаясь в абсолютную темноту.
— Ну, ну, вот этого не надо, — тихо и недовольно сказали рядом. Рука, удерживавшая Виту за плечи, скользнула выше, и чужие пальцы заползли за воротник свитера, быстро и сильно несколько раз надавили на шею где-то под нижней челюстью с одной стороны, потом с другой и исчезли. Темнота качнулась у нее перед глазами, просочилась серостью, коридор снова принял резкие очертания, и Вита вдруг почувствовала себя так, словно на нее неожиданно выплеснули ведро холодной воды. Рука вернулась на место, Виту потянули назад, и, против воли, она попятилась, быстро перебирая ногами и едва касаясь пола. Проплыл дверной проем, потянулась гостиная, и на середине комнаты хватка чужих рук слегка ослабла.
— Садись на пол.
Вита послушно и так поспешно исполнила приказание, словно ей подрубили ноги. Голова больше не кружилась, и постепенно в ней все начало укладываться на свои места. Она уже знала, кто рядом с ней.
— У тебя хватит мозгов не орать? — спокойно, почти дружелюбно спросил Схимник. — Пискнешь — наизнанку выверну.
Она слабо кивнула, и ладонь соскользнула с ее губ, а на пол перед ней, ближе к дверному проему, опустилась темная фигура. Человек протянул руку в сторону, что-то легко скрежетнуло, и вспыхнул тонкий лучик света. Вита на мгновение ошеломленно зажмурилась, но тут же открыла глаза. Свет исходил из маленького фонарика, косо вставленного между книгами на нижней полке так, что луч падал сверху вниз. Его нельзя было увидеть с улицы, но его было достаточно, чтобы легко осветить то место, где они сидели. Вита отвела глаза и взглянула на Схимника. Он смотрел на нее со снисходительным интересом, и его широкое, резко очерченное лицо было совершенно спокойным. Впервые она видела его настолько близко и сейчас почти кожей чувствовала, какой странный и темный холод окутывает этого человека, далекий абсолютный холод межзвездного пространства, который ощущался, даже если не видеть его лица. Хотелось отвернуться, но в то же время хотелось и смотреть — то, что окружало его, было не только страшным, но и как-то затягивало ее, и это напугало Виту совершенно. Глядя на него, за тот крошечный отрезок времени, пока Схимник молчал, Вита лихорадочно перебирала в уме все когда-либо выработанные тактики, но ни одна не подходила. Она не знала, как вести себя с этим человеком, который так спокоен и убивает так легко? Как выскользнуть?
— Я уж заждался, — сказал он и чуть передвинул правую руку, блеснув знакомым перстнем. Теперь Вита чувствовала не только страх, но еще досаду и злость. Она ведь не так уж плохо все придумала… и все зря! Сжав губы, она вздернула голову и натянула на губы легкую улыбку.
— Могли бы и кофейку сготовить, ожидаючи, — сказала она со всей возможной непринужденностью и даже слегка деловито, осторожно подтягивая к себе сумку и потирая шею. — Я имею право хотя бы попить кофейку? У меня был тяжелый день, согласитесь! Мы оба взрослые люди, так что давайте говорить прямо, спокойно… я очень устала. Не знаю, из- за чего все это… придушите вы меня без лишних церемоний или горло вспорете, как Фомину… насколько быстро это будет? Может, я успею принять душ — я замерзла и грязная до отвращения — вы прекрасно знаете, насколько я грязная, — на середине последнего слова ее голос на мгновение превратился в писк, и она с трудом вернула ему прежнее звучание. Вита внимательно взглянула в глаза Схимника, казавшиеся черными в бледном свете фонарика, и он слегка прикрыл веки — немного поспешно, словно в последнее время очень многие заглядывали ему в глаза.
— Ты права — мы оба взрослые люди и будем говорить прямо, — он склонил голову чуть набок, так что половина его лица спряталась в тени. — Поэтому обойдемся без «не знаю», «первый раз слышу», «кто такая». Девица ты смышленая, поэтому, надеюсь, наш разговор не затянется.
— Была б смышленая — не сунулась бы сюда! — зло сказала Вита, лихорадочно
