французском поднаторели. О, смотри, смотри – девушка!
Феликс выглянул в окно:
– Где?
– На скамейке. Небось англичанка или француженка. Стой здесь, я сейчас.
Башкиров сходил, познакомился. Феликсу из окна было видно, как девушка убежала.
– Вот дуреха, – сказал Башкиров, вернувшись. – Ну ничего, мы возьмем наши доллары, вложим в коммерцию – через год все девочки Шанхая будут нашими.
4
Занятия в кадетском корпусе продолжались, но по урезанной программе – не было ни тетрадей, ни учебников. Гимнастику проводили во дворе, иногда устраивали загородные прогулки. Кадеты, идущие строем, с песнями, наводили панику на жителей деревень: военных китайцы боялись. «Хорошее железо не идет на гвозди, хороший человек не идет в солдаты» – вот как о собственной армии отзывались. Местные бандюги набирали войско – голодных оборванцев, раздавали им купленные по случаю ружья и шли грабить. В города не совались, а деревни дочиста выметали.
Постепенно кадеты обжились: один из купцов дал доски – в комнатах сделали нары в три яруса, теперь не приходилось спать по очереди. Мылись в китайских публичных банях. Первый этаж – для простого люда, второй этаж – для богатых. Слуги с бамбуковыми палками вешали одежду клиентов под потолок – чтоб карманники не достали.
Начальство, благотворители и власти Французской концессии все пытались придумать, что делать с сотнями неприкаянных мальчишек. Кадетский корпус городу не нужен – слишком дорого содержать. Директор начал рассылать письма к европейским державам: корпус уже сформирован, преподаватели отличные, моральный дух высок. Как только в России вспыхнет восстание и большевиков скинут, кадеты вернутся на родину.
Куда нас? К датчанам? Или, может, в Болгарию? Говорят, во Франции есть Иностранный легион – может, они захотят?
– Только бы не туда! – говорил Башкиров. – Отправят нас по контракту в Африку – а ну как в это время красных погонят? В России наши будут кровь проливать, а мы – на солнышке греться?
С продовольствием было туго. Первым ротам разрешили искать заработок. Но пока дело шло только у оркестра – их звали играть на свадьбы и в синематограф.
Башкиров придумал, как нажиться на долларе. Серебряную монету обменять на медную мелочь, а потом – опять на серебро или бумажку, но с доплатой. Если знать, в каких лавках лучше курс, то всегда выиграешь центов двадцать. Только бегать надо по всему городу.
Двадцать центов – уже богатство. Можно купить лапши или орехов в сахаре. Но смотреть надо в оба, а то торговцы добавляют в еду песок для весу.
Пять медяков – крошки от булок, продаются с черного хода кондитерской «Da Bing». Там же дают стакан чая. Семь медяков – два соленых огурца. А можно подойти к уличному библиотекарю и за цент почитать учебник английского или французского, привязанный бечевкой к стойке, чтобы не унесли.
– Мне тут еще отличный способ подсказали, – похвалялся Башкиров, – переодеться монахами и ходить в пять утра по дворам – звенеть в цимбалы. В два счета денег наберем, а если не дадут, мы и спеть можем.
Феликса смешила его наивность – разбогатеет он, как же! Весь Шанхай так жил – случайными центами, беготней и мечтами. Если кто зарабатывал больше доллара в день, так преступлением. Кто квартиры обчищал, кто гонял мелких торговцев: платите, а то худо будет. А некоторые привозили детишек из деревень и продавали в рабство на фабрику. Мальчик стоил пять долларов, девочка – два.
5
Если особенно везло, Феликс с Башкировым выручали по сорок центов. Тогда они шли через железный мост в район текстильных фабрик и складов. Там, на берегу речки- вонючки, стоял кабак «Три удовольствия».
Башкиров узнал о нем от пьяного матроса.
– Это биржа наемников, – сказал тот. – Там любой может найти работу с приключениями.
В «Трех удовольствиях» продавали не только выпивку, но и оружие. К вечеру за изрезанными столами собирался темный народ – военные моряки всех званий и национальностей, китайские милитаристы без армий, портовая шпана. Индийцы, греки, португальцы, монголы – дикий табор, вавилонское столпотворение.
Феликс и Башкиров садились в дальний угол, заказывали пива и жадно прислушивались к разговорам. Благодаря урокам в корпусе, по-английски и французски понимали если не все, то многое.
Иногда к ним подходили потные взлохмаченные девки и пытались сесть на колени.
– Вон пошли, сучки! – шипел на них Феликс.
Они кричали что-то обидное – каждая на своем языке.
Из темноты появлялся карлик малаец и предлагал трубку опиума. Если молодые господа не хотят трубку, то можно купить опиумную воду за пять медяков. Ее очень просто делать: несгоревшие остатки опиума вычищаются из трубок и кипятятся в воде. Пробирает лучше кокаина.
Шлепали карты, стучали кости маджонга.[16] За соседним столом немцы через переводчика торговались с китайским офицером.
– Что они говорят? – спросил Феликс, плохо знавший немецкий.
Башкиров отмахнулся:
– Погоди, дай разобрать…
Феликс заметил невдалеке угрюмого человека в сером плаще и клетчатой кепке. Белый, надо лбом курчавые вихры, уши как от другого приставленные.
– Странный тип, – сказал Феликс. – Его тут раньше не было.
В дверь ввалился маньчжур со стеклянным глазом, покрутил башкой. За ним, опираясь на палку, вошел его господин.
– Кого я вижу! – заорал хозяин. – Месье Лемуан!
Приветствия, гогот, приглашения выпить со старыми друзьями. Этого субъекта Феликс уже видел: канадец Лемуан был известным на весь порт механиком, химиком и спецом по стрелковому оружию.
Лемуан подошел к столу, где сидели немцы. Не обращая на них внимания, протянул руку китайскому офицеру.
– Ну что, берешь мои маузеры? – спросил по-английски.
Китаец отодвинулся:
– Генерал Фэн Юйсян[17] недоволен прошлой партией.
– Ба! А в чем дело?
– Пистолет не должен выворачивать руку стрелка.
Все уставились на них, ожидая скандала. На всякий случай Феликс нащупал в кармане кастет.
Лемуан поскучнел.
– Эта мразь косорылая намекает, что я продаю некачественный товар. Что мы будем с ним делать? – обратился он к маньчжуру. Тот недобро усмехнулся. – Придется бить морду.
Дверь снова распахнулась. Феликс подумал, что это дружки Лемуана, но в зал вошла женщина ослепительной красоты. Голоса стихли. Башкиров уронил папиросу себе на
