Кое-как поднявшись, она подошла к окошку, резким движением распахнула форточку. На улице опять шел снег.
Интересно, что мог значить ее сон? Мэг усмехнулась. Последнее время она довольно часто стала задаваться такими вопросами. Будущее было таким неопределенным, таким пугающим…
Когда-то она могла похвастаться глубоко продуманным атеизмом, железной логикой и твердыми убеждениями. Теперь же время от времени ей хотелось отправиться в церковь и вымолить у Господа хоть кусочек счастья, или же подойти к уличной гадалке и спросить о своей судьбе. Даже газетные гороскопы вдруг приобрели для нее какой-то тайный зашифрованный смысл…
По сути Мэг прекрасно знала свой диагноз: просто ей очень-очень был нужен кто-то сильный, кто защитит, поможет и подскажет. Бог, царь, правительство, карма, новый парень…
Мэг считала сутки: муж бросил ее два месяца и семь дней назад. Вернее, все было не так: он разлюбил ее гораздо раньше, в тот самый момент, когда в их уютной квартирке появилась Юлечка — робкая плоскогрудая девушка с черной челочкой и настороженными влажными глазищами на большеротом личике. Витька сказал, что она очень перспективная модель…
Он притащил ее с какого-то банкета и заявил, что оставит ночевать. Юлечке постелили на полу, где она и продрыхла до утра, свернувшись трогательным калачиком и засунув ладошки себе между коленок. Утром Мэг варила кофе, а они курили на кухне, бросались незнакомыми ей фамилиями и обменивались охами-вздохами по поводу достижений местных модельеров.
Это был день первый. Потом были еще дни и дни. Она не особо обращала внимание на то, что Юлечка фактически переселилась к ним: в тот момент Мэг как раз с головой ушла в дело Волкова. Возвращалась поздно, устало перекладывала в холодильник купленные по случаю продукты и радовалась, что Витька больше не ворчит на нее из-за задержек на работе: вдвоем с Юлечкой они строили планы по продаже его дизайнерских разработок куда- то на Запад. Ревновать ей даже не приходило в голову: новая знакомая ее мужа была больше похожа на перепуганного подростка, чем на женщину — молчаливая, длинная, с угловатыми детскими движениями, смутным взглядом из-под челочки…
Мэг насторожилась только тогда, когда поняла, что Юлечка как-то не особо ее любит. Поначалу она пыталась с ней разговаривать, но на все ее вопросы та отвечала лишь «да» и «нет». Да впрочем Мэг были не особо интересны ее «французские направления» и «модернистические тенденции». Однако Юлечка стала ей неприятна.
Витька же все более и более отдалялся: вдвоем со своей новой знакомой они тусовались на каких-то светских вечеринках, ходили по ночным клубам и кафешкам. Витька говорил, что им «так весело».
И Мэг наконец заревновала. Она забросила дела, все валилось из рук, ей постоянно хотелось контролировать мужа если не своим присутствием, то хотя бы своими звонками. А Витька злился: «Когда у тебя было много работы, ты что-то не особо обращала на меня внимания. Чего же ты хочешь?»
Мэг понимала, что летит в пропасть. Она могла бы ему объяснить, чего ей хочется: любви, ласки, тепла… Но разве можно требовать этого от человека, которому совершенно некогда, которого постоянно куда-то зовет лучший друг? Вернее, подруга…
Однажды Мэг подумала, что в принципе, если Витьке предложат выбрать либо ее, либо Юлечку, то у нее нет никаких шансов на победу. Ее мужу было плохо с ней. Он постоянно чувствовал свою вину и жалел ее, как жалеют больную кошку. Но ничего не мог и не хотел с этим поделать. В его глазах Мэг была обыкновенной заучкой-аспиранткой, а Юлечка — звездой, человеком от Высокого Искусства, талантливым, умным, перспективным…
… - Вить, только не обижайся, ради бога, и скажи правду: ты ее любишь? — Такой вопрос она задала мужу, когда последний раз лежала с ним в одной постели.
Он воззрился на нее в полном недоумении.
— У тебя окончательно крыша поехала?
Но Мэг заметила панику в его глазах. Она уже давно знала правильный ответ, но все равно что-то заставило ее спросить об этом.
— Не приводи к нам Юлечку, — мягко попросила Мэг и отвернулась к стенке.
Витька ничего не ответил.
Мэг всю жизнь считала себя железной и очень сильной. С гордостью думала, что ни одно несчастье на свете не в силах сломить ее, что она готова встретить любую беду лицом к лицу. Но эта беда погребла ее под собой.
Всю ночь Мэг рыдала, как плачут потерявшиеся дети. Когда уже не было сил сдерживать всхлипывания, встала и ушла на кухню. Мерила шагами холодный линолеум или застывала перед мойкой, над которой в ряд висели кухонные ножи. Схватить, полоснуть себя по горлу, чтобы разом со всем покончить… Мозг пульсировал от коротеньких мыслей: «Приди! Почувствуй, что мне очень плохо! Если придешь, все забуду, все прощу!»
Разумеется, Витька не пришел. Тогда она сама приползла в комнату, села на пол рядом с кроватью и долго смотрела на его свесившуюся руку на фоне белой простыни. Он все же проснулся, поглядел сонно…
— У тебя что-то болит?
«Да! У меня все болит! Все! Не осталось ни одной живой клеточки!»
Если бы можно было выкрикнуть это ему в лицо! Каким-то образом Мэг умудрилась не сделать этого.
— Все в порядке, — произнесла она скупо. — Спи.
Следующим вечером Витька вновь привел Юлечку, так как той опять было «не уехать домой», и Мэг попросту не пустила их в дом.
Далее был пошлейший раздел имущества, нудные объяснения, круги под глазами и черные, невыносимо черные дни тоски…
Витька так и не сказал ей, что разлюбил ее. По его версии выходило, что их отношения всего лишь дали трещину, и их надо временно приостановить, чтобы посмотреть, будут ли они скучать друг по дружке. С этой целью он снял дешевую квартиру где-то на окраине и перебрался туда. Мэг точно знала, что Юлечка с ним не живет: ей было гораздо комфортнее в родительских хоромах. Но это нисколько не мешало их милой «дружбе» с ее мужем.
Витька хотел проверить, будут ли они скучать… Мэг могла бы рассказать ему, как поначалу она пачками писала ему письма и складывала их в ящик стола, как по воскресеньям околдовывала взглядом телефон в нелепой надежде, что он все же позвонит, и все будет по-прежнему… Каждый предмет в доме был орудием пытки: все просто дышало Витькой, навсегда пропиталось его особенным, ни с чем не сравнимым запахом.
Ночи проходили без сна, сплошь заполненные видениями кровавой расправы то с Юлечкой, то с собой… Спрыгнуть с балкона? Вскрыть себе вены? Включить плиту и завалиться спать?
Однажды Мэг специально расковыряла себе палец булавкой и написала кровью на стекле кухонного шкафа: «Выхода нет»…
Возможно, все сложилось бы иначе, если бы Витька сказал, что между ними все кончено. Но он зачем-то оставил Мэг надежду. Она знала, что любящий человек не мог бы с ней так поступить, но, тем не менее, чего-то ждала. Время от времени они перезванивались, мило болтали, выспрашивали друг у друга, как дела. Но Мэг было нечего рассказать мужу, ведь он не мог знать о Структуре… Поэтому она покорно слушала его новости: как они с Юлечкой пошли туда-то, как делали то-то… Собрав остатки гордости в кулак, она требовала,
