Пименов поставляет нам более точную информацию, основанную на социологических исследованиях. Согласно ей, народ вас не очень-то любит…
Стольников ничего не ответил. Он так и знал, что этот сопляк-мальчишка начнет проводить «работу над ошибками». Эх, прислать бы ему на дом команду ребят в серой униформе — посмотрели бы мы тогда, как он будет выступать! Но нет — сиди, терпи его, паразита…
— Так вот, — продолжил Алтаев, — то, что вы натворили за четыре года своего доблестного правления, мы уже не исправим, но можем кое-что подкорректировать в головах избирателей.
Стольников до боли сжал кулаки, но ничего не ответил.
— У меня есть одно предложение… — продолжил Ивар. — Во время первого тура практически все избиратели, живущие в городе, проголосовали против вас. Вы же смогли вырваться в финал только за счет глубинки — на вашей стороне оказалось 38 сельских районов. И знаете, почему вы заполучили себе деревню?
— Почему? — нахмурясь, переспросил Стольников.
— Потому что люди там больше никого, кроме вас, не знают. Из всех областных средств массовой информации у них есть только принадлежащее нам проводное радио. Газеты до них редко доходят. Телевизоры местные программы вообще не показывают, ибо большинство из них делалось еще при царе Никите. Единственное, что требуется — это заставить тех сельчан, кто не пришел на первый тур, проголосовать за вас во втором. Так что я настоятельно рекомендую вам отправиться в турне по области. А мы со своей стороны сделаем так, чтобы как можно меньше горожан пошло на выборы.
Стольников в недоумении воззрился на Ивара.
— Я же ездил по области в прошлом месяце! Тебе что, мало?!
— Это не мне, а вам мало! Мы, кажется, вас выбираем…
— Я не могу никуда ехать, — твердо сказал Стольников. — Завтра я должен быть в Москве. У меня встреча с депутатской группой…
— Как угодно, — пожал плечами Ивар. — Поедете в Москву, а не к старушкам- колхозницам, так можете вовсе не возвращаться. Вас все равно здесь ничего ждать не будет.
— Но мне обещали помочь!
Алтаев скрестил руки на груди:
— Знаете что? Москве без разницы, кто выиграет — вы или Хоботов. Федеральные политики договорятся и с вами, и с ним. Для Москвы ваше областное честолюбие — тьфу, нет ничто!
Стольников прикусил губу. Алтаев был прав. Но согласиться с ним было так сложно!
— Так ты считаешь, что мне все же стоит ехать? — медленно проговорил Василий Иванович.
Ивар кивнул.
— Начните с крупнейших областных предприятий. Типа «Удоевского моторного завода». Там много рабочих из окрестных деревень. Митинг проведем в заводской столовой, чтобы не набилась случайная публика. Вход на территорию только по пропускам, поэтому к вам не смогут пробраться вражеские лазутчики. Вопросы из зала, разумеется, тоже будут задавать наши люди.
Стольников опустил голову.
— Хорошо.
Ивар постучал по стеклянной перегородке, отделяющей задние сидения от передних. Сидевшая рядом с водителем Леденцова опустила стекло.
— Что?
— Организуй в самое ближайшее время поездку Василия Ивановича в Удоев.
Леденцова кивнула головкой в светленьких кудряшках.
— Да мы же с тобой уже все спланировали!
«Все спланировали!» — подумал Стольников в бессильной ярости. А его всего лишь поставили в известность. Как будто он не кандидат в губернаторы, а какое-то чучело, которое надо провезти по городам и весям. Впрочем, Стольников догадывался, что негативщики примерно так к нему и относятся. Он даже один раз услышал, как Леденцова назвала его за глаза «тело». Впрочем, она была под стать своему начальнику Алтаеву: такая же самодовольная и наглая.
Вообще-то Василий Иванович не очень понимал, какое отношение Леденцова имела к отделу негатива. Она работала непосредственно с ним: ездила в командировки, присутствовала на встречах с избирателями, общалась с журналистами…
Алтаев так объяснил ее присутствие:
— У вас, Василий Иванович, сейчас тяжелый жизненный период. В такой ситуации очень легко сорваться. А Леденцова присмотрит за вами: чтобы никакой водки, никаких девочек, никаких скандалов…
Вспомнив об этом, губернатор болезненно скривился: еще целых две недели до конца выборов!
Команда Алтаева забрала под себя весь третий этаж штабного особняка. В бывшем бальном зале расположились журналисты и информационщики, в соседние комнаты набились некие личности, похожие кто на спецназовцев, кто на бедных студентов… Ближе к лестнице была приемная, шоферская и прочие технические службы. А само начальство в лице Ивара, Леденцовой, главного пиарщика[3] Никитина и главного спеца по подрывным акциям Боголюба заняло две смежные комнаты в конце коридора: маленькая служила кабинетом Ивару, а в большой разместились все остальные.
Помещение давно уже приобрело обжитой вид: Никитин обвешал все стены листочками с японскими иероглифами, символизирующими удачу; Леденцова притащила откуда-то бродячую кошку, назвала ее Килькой и объявила всем, что теперь это будет их отрядное животное; а Боголюб (он же Боги) сломал защелку в туалете.
… Ивар с Леденцовой вернулись в штаб в десятом часу. Большая часть сотрудников уже разошлась, и только в комнате негативщиков все еще горел свет. Впрочем, ее обитателям сейчас было не до работы: сопя и обзываясь, Боголюб и Никитин соревновались в волной борьбе. Побеждал, разумеется, Боги — он был в полтора раза шире и тяжелее Никитина.
— Ты опять жулишь! — возмущенно выкрикивал тот. — Все заново!
Его слишком смазливое для умного мужика личико раскраснелось, самурайские глазки бешено сверкали, льняной хвостик на затылке вздрагивал.
— Ну заново, так заново! — степенно отвечал Боголюб и вновь валил Никитина своей окорокообразной ручищей.
Сидящая на телевизоре кошка Килька недовольно поглядывала на происходящее. От топота ног старинный особняк приходил в некоторое колебание, и вместе с ним сотрясался и ее телевизор.
Завидев начальство, Боги с Никитиным тут же приостановили соревнования.
— Ну, как дела?
— А вы что, телик-то не смотрели? — угрюмо бросила Леденцова, закидывая свою сумку на подоконник.
Она в подробностях рассказала, что произошло на «Плюс 6».
— М-да, — почесал голову Боги, — на этот раз «тельце» у нас — мама дорогая…
