гнусная кухня, – подхватила Бабетта.
– В унижении благородной и восхитительной свинины, подверженной варке, – Гингетт вскинул руки к крашеным волосам.
– В уподоблении почтенных клиентов псам, предлагая им коровьи ребра, какая мерзость! – в негодовании вскричал Экумуар.
– В распространении среди простодушных людей привычки пить это варварское пойло, пиво, да еще в горячем виде, – подвел черту Золя.
– Я… не понимаю. Говорите, что хотите, но я не чувствую за собой никакой вины. Я лишь честный повар, который зарабатывает себе на жизнь тем, что умеет. И людям нравится, – защищался Конкокшен.
– Честный повар не берет денег за баранью ногу с мятным соусом: он сам должен платить тем, кто ест такое, – изрекла Бабетта.
Она привычно махнула рюмку арманьяка и выбрала на блюде бриошь с коринфским изюмом.
– Едва только я услышал о варварском сочетании этих ингредиентов – баранины и мяты, у меня даже пух на теле дыбом встал, – скривился Экумуар.
– Мало того, он дерзнул, с безумной непочтительностью островитянина, осквернить священный алтарь благородного вкуса доставкой омерзительного перебродившего питья разного сорта и в аляповатой посуде; к тому же держит его в мисках с теплой водой, словно оно принимает ножную ванну, – Гингетт указал на бутылки пива, стоявшие именно так, как было сказано.
– Что ж, я сожалею, если вас это обидело. Дело в том, что я пью только пиво… Вино мне не нравится, – пояснил Годфри.
– Кончено! Довольно, мы не желаем дальше слушать нелепости, – вскричал Золя. – Обвинения ясны, вина очевидна, и приговор предопределен.
– Какой еще приговор? Вы спятили? Что вы задумали?
– Всего лишь привести его в исполнение. И это уже сделано. Вернее, вы лично постарались, – мрачно сообщила Лаветт.
– Симптомы серьезного недомогания, которое начинает тревожить ваш жалкий желудок, несчастный мужлан, не являются результатом употребления перебродившего ячменя, а тем более поедания этих нелепых замаринованных огурчиков, – заявил Гингетт.
– Ваша отвратительная привычка, о которой нам доложили верные источники, слюнить пальцы, чтобы ловчее развернуть веером пять карт, когда вы играете в покер, принесла плоды. Через несколько минут вы умрете, убийца галльской кухни, – заявила Бабетта Лаветт.
– Это все шутка! Не может быть! – Годфри ощутил первый приступ острой боли.
– Мысль не нова. Достаточно всего лишь перелистать отравленные страницы книги – как учит нас знаменитая новелла из «Тысячи и одной ночи», – вставил просвещенное замечание Золя.
Бедный Годфри взглянул на пальцы правой руки со слабым недоверием. Он высунул язык и посмотрел на отражение в полированном подносе Золя – тот успел прежде ухватить стремительным движением последнюю устрицу – язык почернел.
– Проклятые убийцы! Подлые фанатики!
– Дорогие друзья, омоем руки, чтобы случайно не произошло какого-нибудь несчастья, – предложил Экумуар.
Он встал, чтобы подать на стол серебряный умывальный таз с мыльной ароматизированной водой.
Годфри Конкокшен проявил последнюю бестактность, явив их взорам малопривлекательное зрелище: изо рта у него хлынула пена, он закатил глаза, привстал со стула и рухнул на пол. Его тело свело судорогой, и лишь потом он окончательно испустил дух. Опыт, вынесенный из истории с индокитайским поваром, предшественником английского, подсказал четверым блюстителям гастрономических законов использовать в ядовитом снадобье меньшую дозу смертоносного стрихнина.
Немного позднее, как и было условлено, в пустом ресторане появились два типа отталкивающей наружности – Бруэ и Аридель, профессиональные похитители трупов. Они положили тело английского повара в мешок, добавили для веса двадцать килограммов железного лома и навсегда спрятали его в водах Сены, омывающих набережную Турнель где и поныне стоит «Ля Тур Д'Аржо»
Порок
Его звали Тони Нортон, и ему уже исполнилось тридцать семь лет. Его торс еще радовал глаз вполне приличной мускулатурой, а лицо было мало измождено, если учесть беспорядочное питание последних лет, не говоря уж о всякого рода токсикомании того же периода. С тех пор, как он приехал в. Лос-Анджелес – тому уже десять лет – он сподобился мелькнуть только в двух клипах с рекламой крема от прыщей и снялся в микроскопической роли – всего из трех предложений – в телефильме «Соколиный гребень».
Она – пуэрториканка, и на самом деле ее звали Ансельма Родригес, но ее артистический псевдоним – Сельма Фелина. Ей недавно, исполнилось тридцать, она была довольно высокого роста, с красивым телом и миловидным, хотя и несколько унылым, лицом. Единственное, чего она добилась, сделав в прошлом году операцию по увеличению бюста, так это еще большего сходства с сотнями девушек, таких же как она, пробавлявшихся на задворках Голливуда.
Тони мог похвастаться черенком изрядных размеров. Пока героин и крэк не стали причиной его проблем с эрекцией, он поучаствовал во многих короткометражках для рынка «жесткого» порно.
В настоящее время, благодаря дозе «Виагры», принятой только что, он был более менее способен трахнуть Сельму: сначала в «позе миссионера», затем на четвереньках и в задницу, без презерватива, естественно.
Половой акт с одной единственной точки снимал студийной камерой «Бетакам» Винсент Ороско; в данный момент он включил «наезд», чтобы показать крупным планом гениталии Тони и Сельмы в действии.
Винсент одновременно был и режиссером, и оператором. Он также занимался освещением, совершенно не заботясь, чтобы разогнать тени в маленьком гараже с серыми цементными стенами, где разворачивалось действие. А для того, чтобы отснять сцену с одной точки, не требуется большого мастерства; запись звука осуществлялась напрямую, с помощью всего лишь встроенного в камеру микрофона.
Пять лет назад Винсент Ороско устроился продюсером видео для туристов в Пасадене, но карточный долг вынудил его заняться нынешним малопочтенным делом: долговую расписку перекупил местный мелкий мафиози, и теперь Ороско отрабатывал свое обязательство. Именно ему пришла в голову свежая мысль насытить убогий сюжет, обычный для фильмов такого рода, минимальным драматизмом, используя покер.
Винсент подошел поближе к походной койке, на которой трудились актеры, чтобы лучше откадрировать выход орудия Тони из заднего прохода Сельмы и орошение спермой ее крупных сосков и языка.
Карьера Сельмы Фелины развивалась примерно в одной и той же плоскости. Она никогда не выходила за пределы мира уличной проституции и порнографических зрелищ. Пика
