На следующий день Его Милость судья Рой Бин пришел в сознание после полудня в постели сластолюбивой шлюхи Салли, с которой он спал на этой неделе. Со свирепым лицом, сверкая отекшими глазками, демонстрируя явные симптомы жестокого похмелья, он в одних кальсонах спустился в салун и сунул морду в кувшин с пивом. Я пишу об этом, поскольку спал на барной стойке, и меня разбудил вопль и проклятия Его Милости, наткнувшейся сначала на медную плевательницу, а потом на ноги все еще болтавшегося на веревке Хасинто.
Он вышел на двор, чтобы освежиться в поилке для лошадей.
Он умывался по-кошачьи, двумя пальцами.
Свободно бродившая по двору ослица Эбенезера направилась прямо к судье и повернулась к нему задом, но не затем, чтобы еще разок заняться любовью, но чтобы хорошенько лягнуть любовника обеими ногами. Рой Бин камнем рухнул в поилку и чуть было не захлебнулся, ибо был мал ростом и не умел плавать.
Забавное происшествие вывело пьяную компанию из летаргии и было ознаменовано раскатами хохота.
Наконец судья сумел выбраться из поилки и уставился на нас – каждого по отдельности – долгим взглядом, не веря, что мы продолжаем заходиться смехом на его счет и в его присутствии. Он взревел, затряс кулаками над головой, подобно бешеному псу изверг пену изо рта и бегом, оставляя за собой лужи, скрылся в недрах Джерси Лилли.
Слезы смеха еще не высохли на наших глазах, когда вновь появилась Его Милость. Он не потрудился снять мокрые кальсоны, но зато натянул поверх них брюки, дабы удобнее развесить на поясе три револьвера: не слишком надежный „Кольт 41“ модели „Молния“, как раз такой, каким пользовался при жизни Джон Уисли Хардин; „Смит энд Вессон“ 44-го калибра двойного действия – отличный револьвер, единственным недостатком которого является его большой вес, – и надежный армейский „Кольт 45“. В руках он держал любимый „Винчестер“, в который только что забил пять патронов двенадцатого калибра.
Милейший Рой издал очередной вопль и разрядил в нас весь свой арсенал до последнего патрона. К счастью, похмелье и гнев лишили его меткости.
Погибли Грязный Сэм, две проститутки, один ковбой из Форта Уорс, двоюродный брат Пэт Гаррет, ослица, негр и Эбенезер Монк. Почти все остальные получили ранения разной степени тяжести.
Ваш покорный слуга легко отделался. Пуля из проклятого „Кольта 41“ попала мне в большой палец правой ноги, и с тех пор я хромаю, что, впрочем, придает мне некоторое очарование».
Как известно, Адольф Гитлер практически не пил (см. Пролог). Как исключение, он мог выпить немного шампанского или белого рейнского вина. Похоже, пары рюмок бывало достаточно. Не то чтобы он слетал с катушек от этого смешного количества, но если добавлялась еще и третья рюмка, на следующий день наступало похмелье – весьма патетический пример.
Мартин Борман рассказывает в частном письме, адресованном Геббельсу, что 12 июня 1941 года Ева Браун заставила фюрера выпить три бокала шампанского «Дом Периньон».
На следующий день этот психопат начал операцию «Барбаросса» и нарушил договор о ненападении с Советским Союзом, отдав приказ о наступлении на Россию.
Умопомрачительное похмелье
У страдающих этим видом похмелья и в трезвом состоянии, как говорится, не все дома.
«Кого боги хотят уничтожить, того они лишают разума», – говорил Еврипид. Эта максима звучит в тягостном и блистательном фильме о сумасшедшем доме Самюэля Фуллера «Коридор, откуда нет возврата».
Сопровождающееся помрачением ума похмелье опасно как для самого «больного», так и для окружающих, особенно в момент психопатического приступа, когда висишь над пропастью безумия на хлипком подвесном мостике шизофрении.
Таким видом похмелья страдают пациенты, крыша которых имеет обыкновение слетать – то ближе, то дальше, – когда хозяин просто пьян, а уж с бодуна этот безмоторный полет становится по-настоящему головокружительным.
В зависимости от интенсивности и природы безумия можно выделить два подкласса описанного состояния.
Невротическое похмелье
В соответствии со своей энтропической, параноидальной и маниакальной природой любое похмелье несет в себе элементы невроза.
Похмелье может вызвать к жизни и заставить расцвести пышным цветом призрака и фобии, которые обычно (то есть когда ты нормален) спят себе в виде личинок, схоронившись в иле на дне болота.
Но похмельный безумец-невротик достигает того уровня паранойи, при котором теряется контроль над умственным и эмоциональным состоянием и нервная энергия выходит из берегов.
Например, когда сеньора Рубиновая, с которой я знаком со студенческой скамьи, мается похмельем, у нее появляется навязчивая идея, что вот сейчас придут воры и ограбят ее, хотя, надо сказать, в ее жизни никогда и намека не было на подобные напасти.
Помню, как еще в университетские годы она рассказывала, что жившая у ее родителей канарейка мешала ей своими трелями и не давала учиться. Она вынула птичку из клетки, завернула в фольгу и засунула в морозильник – хорошо, что в те времена еще не было микроволновок. Совершенно очевидно, что уже тогда, без всякого похмелья, в ее мозгах тревожно позвякивали колокольчики безумия.
На следующий день после попойки Рубиновая не выходит из дома (она разведена и живет одна), поддерживает в состоянии боевой готовности сложнейшую систему сигнализации, обошедшуюся ей в целое состояние и подключенную к ближайшему полицейскому участку, запирается на три надежных замка и даже когда отправляется пописать, не выпускает из рук дурацкого пистолетика двадцать второго калибра. Уж не знаю, где она его раздобыла, но в один прекрасный день она непременно всадит из него пулю в свою безмозглую черепушку.
Всю ночь она не спит – бдит, подстегивая себя кофе, из-за чего лишенное необходимого целительного сна похмелье продолжается у нее дольше, чем у кого бы то ни было.
Еще поразительней пример Книгочея – одинокого отшельника, который переводил английские романы и рецензировал рукописи для одного известного издательства.
С похмелья Книгочей ни на секунду не может прервать чтения. Он читает во время еды, читает на ходу, если ему пришлось выйти на улицу, – одним словом, читает все время. Если же он прерывает чтение, его охватывает страх, он убежден, что если хоть на мгновение перестанет пожирать напечатанные строчки, его сердце перестанет биться. Он совершенный ипохондрик, как и все невротики. И не думайте, что он проглатывает «Отверженных» или
