лет двадцати пяти, кудрявый и темноволосый, с шикарными усами, заглянул в кабинет и, окинув меня этаким пренебрежительным взглядом, спросил:
– А врача опять нет?
– Почему нет? А я кто, по-вашему?
– Вы?! – Он высокомерно скользнул взглядом снизу вверх, и я почувствовала, что краснею против своей воли, причем не от смущения, а от злости. Вот нахал!
– Да! Я – врач! – в тон ему прозвучал и мой ответ. – А что, врач обязательно должен быть похож на Айболита из детской сказки?
– Как это девчонка может быть врачом? Ну, фельдшером – еще куда ни шло, но врачом?!» – Его высокомерное нахальство становилось, по моим меркам, уже чрезмерным. Что делать? Я не знала, но и спорить с ним больше не хотелось.
– Может быть, прекратим обмен любезностями и займемся делом? Что вас привело сюда? – нейтрально предложила я и подумала про себя: «Вот же индюк надутый!»
А этот «индюк» пожал плечами, повернулся и вышел из лечебницы. Правда, через минуту он вернулся с собакой на поводке. Кофейного цвета лохматый дратхаар в отличие от хозяина доброжелательно вилял коротким хвостом и вообще всем своим видом демонстрировал желание познакомиться со мной поближе. Я еще подумала, что не всегда собака похожа на своего хозяина, приятные исключения все-таки бывают. У Габи – так звалось второе явление в мой кабинет, были совсем небольшие, но неприятные проблемы: в результате травмы на задней лапе возникла небольшая, но крайне неприятного вида трофическая язва. Размером приблизительно с пятак, по-теперешнему – с монету в пять рублей, она располагалась на скакательном суставе, была покрыта утолщенной кожей, больше напоминавшей шкуру старого лимона, ноздреватую и бугристую, но розового цвета. Сквозь трещинки на ней капельками проступала липкая желтоватая жидкость, лимфа. Картина имела действительно неприятный вид, и хотя собака не хромала, выезжать с ней на охоту, да и просто гулять по траве было чревато более серьезными осложнениями. Мое раздражение в отношении «милейшего» хозяина стало потихонечку проходить и меняться на более объективные чувства, поскольку большинство собачников вряд ли понеслись бы в лечебницу с такой «ерундой». Но Габи повезло: ее хозяин был внимателен, и поэтому на данном этапе случай не представлял никакой сложности, но имел несколько вариантов решения. И пока я осматривала собаку, в голове уже складывались и просчитывались эти варианты.
– Охотничий сезон скоро? – мимоходом поинтересовалась я, а получив утвердительный кивок, поняла, что лучший вариант – ускорить полное выздоровление. И хотя хозяин мне был не очень-то симпатичен, как-то не хотелось совсем испортить ему отпуск. Разумеется, для собаки любой из выбранных способов лечения гарантировал абсолютное выздоровление. Значит, все-таки – скальпель, решила я и взглянула на хозяина. Он тем временем терпеливо ждал моего заключения, а может, и признания в профессиональном бессилии. Так мне, по крайней мере, казалось. Ну уж нет! На Красной площади медведь сдохнет, если я дам тебе, дружок, хоть капельную возможность еще раз вогнать меня в краску. Я буду не я, но ждать тебе придется очень долго!
– Пошли в хирургический кабинет, – скомандовала я и, не дав ему времени на какой- нибудь ехидный ответ, вышла, пригласив следовать за мной. По дороге я объяснила, что мне предстоит сделать и какая помощь понадобится от него. По мере объяснений выражение лица моего первого пациента менялось: он слегка побледнел, а его самоуверенность сменилась на озабоченность.
– Вам нечего беспокоиться, – снисходительно уговаривала я «заскучавшего» на глазах хозяина, – все будет отлично! Только и дела – удалить измененный язвенным процессом участок кожи и наложить швы. На все про все не больше пятнадцати минут. А через неделю шкурка у этой красотки будет как новенькая. И можете гонять уток сколько вам вздумается. Хоть до посинения!
Собаку водрузили на операционный стол, и я принялась за работу. Общего наркоза для подобной «мелочи» не требовалось, вполне можно было обойтись местным обезболиванием. Через пару минут настала очередь скальпеля. Собака вела себя прекрасно и периодически с любопытством косилась на мои манипуляции. Ее явно смущало, что я копошусь в ее лапе, она это хорошо видит, но почему-то совершенно не чувствует. И столько изумления было на ее морде, что меня начал разбирать смех, когда она в который раз носом решила проверить, не снится ли ей все это. Зато, поглядев на хозяина, я поняла, что ему-то явно не до смеха – он был на грани обморока и, по-видимому, из последних сил боролся с подступающей тошнотой. Так далеко моя мстительность на простиралась: он, конечно, заслуживал кое-чего за свое высокомерное нахальство, но обморок в мои планы не входил и вряд ли доставил бы мне удовольствие, поэтому я сказала:
– Ваша помощь мне больше не требуется. Если хотите, можете посидеть вон на том стуле, – я через плечо кивнула на самый дальний стул около письменного стола за моей спиной, откуда ему при всем желании было бы трудно увидеть душещипательные подробности происходящего на операционном столе, освещенном бестеневой лампой. Да и я не могла бы видеть некоторую брешь в его имидже (тогда, правда, этого слова я еще не знала).
– Кстати, как зовут вас? С собакой я уже познакомилась!
– Олег, – коротко представился он, опускаясь, точнее, падая на указанный стул и глубоко и облегченно вздыхая.
Через несколько минут все было закончено, и, наложив бинты на собачью лапу, я обернулась к хозяину:
– Олег, все уже позади… Через неделю придете, я сниму швы. Повязку не меняйте два-три дня, а потом будете обрабатывать спиртом и присыпать порошком, который я вам сейчас дам. Только проследите несколько дней, чтобы собака не занималась «самолечением», иначе она раньше времени снимет швы и вы точно в этом сезоне не поохотитесь!
Олег пришел в себя, слегка порозовел, однако разговорчивости и желания поспорить у него явно поубавилось. На все мои рекомендации он только послушно кивал головой. Я улыбалась и про себя думала: «Так тебе и надо! В следующий раз не будешь сомневаться!»
Впрочем, к следующему разу мое мстительное настроение давно прошло, да и встреча наша была совсем другая. Он еще с порога широко улыбался, а Габкин хвост не просто вежливо вилял – он крутился, как пропеллер, а на ее бородатой морде сверкала улыбка во все сорок два собачьих зуба. Ее глаза не были видны из-под клочкастой челки, но я не сомневалась, что и они светятся улыбкой. Как я и предполагала, все прошло без осложнений. Швы отлично срослись, и на месте разреза нежно светилась розовая полоска здоровой сухой кожи. Через некоторое время и ее не будет видно, она полностью зарастет шерстью.
Снятие швов – пожалуй, самая приятная для хирурга манипуляция. Она означает благополучное завершение послеоперационного периода и является очевидным свидетельством выздоровления. Ну и, в конце концов, это самое удобное время наговорить врачу кучу комплиментов. Чего уж скрывать – это всегда очень приятно! На этот раз слов было немного, но меня ждал огромный букет цветов.
Как-то, спустя много лет, я спросила, помнит ли он нашу первую встречу? От его нахального (горбатого только могила исправит) ответа я онемела, потому что этот «змей» сказал: «Хоть убей, ничего не помню! А ты?» Однако хитренькая улыбочка все-таки пряталась в его слегка поседевших усах.
Ну, голубчик, погоди! Я знаю способ сделать твою память немного подлиннее! Даже если книга никогда не будет издана, я подарю тебе этот рассказ в качестве лекарственного средства от амнезии.
