эндометрит (гнойное воспаление матки), к сожалению, это часто встречающееся заболевание животных старшего возраста. Хирургическим путем, для многих весьма эффективным, здесь работать не представлялось возможным. Больные сердце и печень операции не выдержали бы. Рисковать и идти на операцию в надежде, что еще будет возможность медикаментозно поддержать печень? А сердце? Как оно выдержит наркоз? Шансов немного, и это еще мягко сказано!
Было много вопросов, но ответы на них были малоутешительными, и имелись ли эти ответы вообще? Так или иначе, но искать выход из ситуации одна я не могла, настал момент очень серьезного разговора с хозяйкой моей пациентки. Я долго к нему готовилась, за годы я успела привязаться и к Виктории Викторовне, и к Азочке и очень хорошо себе представляла, каким трудным, даже трагическим будет этот разговор: одним из вариантов решения судьбы собаки была эвтаназия («легкая» смерть, смерть во сне). Только тот, кому приходилось принимать подобные решения, знает, как это трудно.
Но этот день все-таки наступил. Утром позвонила Виктория Викторовна и прерывающимся от слез голосом сообщила, что собаке стало хуже. Она отказалась вставать. Я не смогла мучить ее вопросами по телефону и только сказала, что сейчас приеду…
Входная дверь в квартиру Виктории Викторовны была приоткрыта. Я тут же поняла, что хозяйка не хочет беспокоить звонком больную собаку и дверь открыта для меня. Вошла. Я хорошо ориентировалась в квартире и, приоткрыв дверь в большую комнату, сразу же увидела их. Аза, тяжело распластавшись, лежала на своем диванчике, а Виктория Викторовна, как-то сразу постаревшая, неподвижно сидела рядом с собакой, держа ее голову на коленях. В ее глазах было столько тоски и обреченности, что я, не выдержав, отвела взгляд.
– Неужели ничего нельзя больше сделать? – ее вопрос повис в комнате, будто завибрировав в наступившей тишине. Что я могла ответить? Ничего. Все слова, подготовленные мной для предстоящего разговора, вылетели. Я вынула из сумки фонендоскоп и подошла ближе. Состояние собаки действительно ухудшилось: первое, что бросалось в глаза, это апатия и полное безразличие, сквозившее во взгляде, тяжелое дыхание. Аза раздувала ноздри в одышке, язык почти не убирался, через открытую пасть хорошо было видно, что слизистые оболочки ротовой полости почти белые и даже с синюшным оттенком. Фонендоскоп только дополнил картину: мне в уши ударила дикая какофония звуков работающего на последнем пределе сердца. Я перевела взгляд на живот – и здесь картина тоже ухудшилась. Появилась отечность, указывающая на появление жидкости в брюшной полости. Это очень плохо, хуже некуда: признаки того, что и печень уже не справляется. Если я еще и сомневалась в необходимости операции, то тут, как сквозь решето, исчезали последние сомнения, и прогноз вырисовывался с поразительной ясностью: ситуация безнадежна без всяких оговорок – собака уходила… Не поднимая глаз, я произнесла:
– Здесь больше делать нечего. Ей осталось очень мало…
Сдержанные рыдания не дали мне закончить фразу. Я поднялась и вышла на кухню. Прошло немного времени, я успела полностью выкурить сигарету, как ко мне присоединилась Виктория Викторовна. Я старалась не смотреть на нее. Помню только, было очень странно и непривычно видеть ее, всегда в легком движении летающей по кухне, а тут сидящей сгорбленно и неподвижно.
– Я не могу ее усыпить, – только и сказала она. – Чем-то можно обезболить, чтобы она не мучилась?
Я кивнула и положила на стол перед ней несколько ампул…
Азы не стало через сутки. Мне позвонила подруга Виктории, тоже моя приятельница:
– Азки не стало…
– Как Вика? – Я не хотела слышать подробности, я их и так слишком хорошо знала.
– Она как закаменела… Молчит.
Молчала и я. Но только маленьким черным лохматым щенком скребло чувство вины: я ведь знала, но не сумела убедить! Не сейчас – тогда… давно… еще семь лет назад.
Норочка
Мне не хочется заканчивать историю жизни собак у Виктории Викторовны на этой печальной ноте. По своему, да и не только по своему, опыту знаю, как пусто и одиноко становится в доме, когда…
Сколько раз приходилось слышать от опечаленных владельцев после утраты любимца, что, мол, никогда больше не заведут собаку, что пережить подобную потерю – врагу не пожелаешь, что собачий век так короток, что ужас от грядущих через десять–пятнадцать лет событий, связанных с уходом стареющей собаки из жизни, заранее отравляет их радость от появившегося в доме щенка… Вариантов множество, но исход почти всегда один: через какое-то время в доме опять раздается требовательный и звонкий собачий голосок; весело крутя хвостом, вертится под ногами нечто о четырех лапах, а на лицах людей появляются улыбки и дополнительный повод спешить после работы домой, чтобы, не дай бог, не пропустить очередное кормление песьего ребенка!
Зная Викторию Викторовну, я ни секунды не сомневалась, что спустя какое-то время в их доме опять появится ризен и что он будет из того же кинологического клуба, что и Аза, а может быть, даже и кто-то из внуков Азы. Так оно и случилось. Продолжением Азочки стала Норочка, тоже ризен, прекрасное животное, активное, жизнерадостное, выносливое, в отличной спортивной форме.
Об этом событии я узнала по телефону от самой Виктории. Правда, она тут же сказала, что пока меня в гости не приглашает, что Норочку надо еще подкормить, и вот уж тогда… Не успела я про себя в отчаянии подумать, что история Азы может повториться, как Виктория, чуть помолчав, произнесла:
– Я знаю, что вы подумали, но такого больше не будет! И хватит об этом… – в ее голосе зазвучало «железо», и я как-то сразу без сомнений в душе поверила.
Увиделись мы через месяц. Тем более что подходил срок купирования ушей у малышки. Она была забавна и весела, как и все малыши. Хозяйка ее потрудилась на славу: придраться к лишнему весу или еще к чему-нибудь я не смогла, как ни старалась. Все было, как говорят, ни отнять, ни прибавить. Чуть постарела Виктория Викторовна, но это никак не сказалось на ее энергии. Она так же верховодит в своем доме, безумно любит Норку, а та – обожает свою хозяйку. При малейшем намеке на нездоровье своей любимицы всех ставит по стойке «смирно», а в моей квартире раздается требовательный телефонный звонок. Голос Виктории Викторовны узнаваем мгновенно, и я безропотно настраиваюсь на длительное изложение недомоганий ризенихи. Потому, что после Азы у Виктории появился новый собственный синдром, я бы его назвала гипертрофированным синдромом страха. Как-то при случае я в шутку поведала о своих наблюдениях по этому поводу ей самой. На что тут же услышала в ответ:
– Та ж пуганая ворона куста боится!
– Ничего, ничего… Пусть лучше «пере-», чем «недо-».
Любого ветеринарного врача – и я не исключение – частенько спрашивают, как же можно ставить диагнозы и заниматься лечением, когда ваши пациенты не умеют говорить, по
