сердца сурового варяга. Жесткими пальцами он осторожно погладил темные кудри, нежные щечки, осторожно коснулся пухленького рта. Губки девушки вдруг задрожали, личико покрылось нежным румянцем, а из груди вырвался протяжный стон.
Пронзительное желание обладать девушкой словно крепкое вино ударило в голову варяга. Ему нестерпимо захотелось, чтобы малышка одарила его ласками, стала податливой и страстной! И, забыв о своем решении не прикасаться к девушке до Киева, варяг навалился на свою добычу и впился губами в тонкую шею.
Вздрогнув, Купава вырвалась из мира сновидений и принялась изо всех сил отбиваться от насильника, защищаясь ногтями, зубами, коленями, царапаясь и кусаясь.
Почувствовав на своих губах привкус крови, Гуннар тут же ощутил наплывающий приступ ярости и с силой вжал руки девушки в пол. Его обезумевшие губы вцепились в девичий рот так, словно пытались выпить строптивицу до последней капли.
Расплющенная тяжелым мужским телом, Купава даже сквозь толщину меховых шкур ощутила, как больно вдавились ей в спину неровности деревянного настила, и тело ее тут же ощетинилось тысячью мелких иголочек. Призвав на помощь все свои силы, девушка рванулась прочь из душных объятий распаленного воина и, освободив одну руку, со всего размаха влепила насильнику такую сильную затрещину, что даже у самой ладонь онемела.
Гуннар отпустил девушку. На его скулах заиграли злые желваки, и он медленно достал кинжал. Но тяжело дышащая Купава даже глазом не моргнула, увидев приблизившееся к ее лицу лезвие.
— Я вижу, ты — отважная женщина. Не пойму только, зачем ломаешься? Думаешь, я не знаю, что в твоих объятиях уже побывал не один мужчина?
— Если ты в этом уверен, то почто решил жениться на мне? — девушка попыталась презрительно усмехнуться.
— У меня на это есть причины, — Гуннар медленно отвел руку и спрятал кинжал за голенище высокого сапога. — А ты запомни: ежели будешь сопротивляться, я поступлю с тобой так, как ты того заслуживаешь!
Нет, этого человека не зря считали буйным и опасным. Похоже, он умел по собственному желанию затаивать на время редкостную жестокость, которая неожиданно вырвалась наружу. Вот чем объяснялось его миролюбие последних дней…
Удрученно опустив голову, девушка сделала вид, что покоряется своей участи, а в следующее мгновение рванулась прочь из шатра и птицей вскочила на нос ладьи. Ухватившись за голову деревянного чудища, украшавшего драккар, она вскинула повыше подбородок и отважно заявила:
— Если ты еще раз посмеешь ко мне прикоснуться, то, клянусь жизнью, я брошусь в воду!
Криво ухмыльнувшись, Гуннар шагнул к ней.
Спина страшно ныла, а к горлу то и дело подступала тошнота. Удрученная открывшейся ужасной истиной, девушка то и дело впадала в долгое оцепенение, потом выходила из этого бесчувственного состояния, заливалась слезами и судорожно цеплялась пальцами за пушистый мех, словно пытаясь удержаться в этом мире.
…Когда она стояла на носу драккара, собираясь в любое мгновение броситься в реку, голова внезапно закружилась, перед глазами поплыли радужные круги, а пальцы сами собой разжались, выпуская опору…
Очнулась Купава в шатре от прикосновения прохладной ткани. Над ней склонился Гуннар.
— Как ты?
— Голова кружится… качка наизнанку выворачивает…
— Отважная глупышка, ты могла упасть прямо под нос драккара и погибнуть. Хорошо, что я успел тебя поймать, — он покачал головой, изображая сочувствие. — Почему не хочешь смириться? Неужто надеешься на кого-то? Что ж, не хотел тебя огорчать, но придется. Открою тебе то, о чем никто еще не знает, потому как оберегал я покой княгини Ингигерды, не желал тревожить ее печальной вестью.
— О чем ты?..
— Я уже говорил, что у меня был повод покинуть Ярислейфа. Мало кто ведает, что новгородский правитель ничем не лучше своего брата — киевского князя. И отправил он меня к своему младшему брату вовсе не для того, чтобы я защитил князя Глеба от Свентополка. Приказ был — убить. Не ужасайся. Я — наемник и служу тому, кто лучше платит. Прости за жестокие слова, но говорю с тобой откровенно, чтобы ты поверила мне.
— Поверить, что Ярослав велел убить Глеба?! — девушка прижала ладони к вискам. Перед глазами все закружилось…
— Но это так. Похоже, Ярислейф и Свентополк решили остаться единовластными правителями на Руси, а потому задумали избавиться от прочих соперников. Такое часто происходит в мире. Но кроме приказа князя у меня было еще повеление княгини. Ингигерда велела спасти младшего брата своего мужа — того, кто ездил за ней в Свеарике. Приглянулся он ей. А может, меж ними и впрямь любовь случилась, кто знает…
Купава впилась горящими глазами в лицо рассказчика. Сердце трепетало в груди в предчувствии ужасной вести…
— Но я опоздал. Вблизи Смоленска мы нашли лишь мертвые тела обоих князей. Мне неведомо, что там произошло. Все решили, что нас опередили воины Свентополка. Но мне отчего-то кажется, что братья-князья повздорили меж собой. Не догадываешься, что могло послужить причиной их ссоры? Или кто?
В висках застучали тяжелые молоты, этот пронзительный звук заполонил весь мир, заслонил собой пение птиц, шум воды, разговор людей, и только один голос, холодный голос варяга пробивался в сознание девушки:
— Похоже, жених твой, князь Глеб, давно желал отомстить своему брату. И это справедливо — князь Позвезд обесчестил его невесту, сделал своей наложницей.
— Это… ложь… Глеб… не был… моим женихом…
— Ах, вот как! Но посадник уверил в этом князя Ярислейфа.
— Добрыня перепутал… Я… любила только Позвезда… более у меня никого не было…
— Я слышал иное в городе, — Гуннар пристально смотрел на Купаву. Его глаза ощупывали лицо девушки, словно пытались заглянуть в ее душу.
Но девушка уже не могла произнести ни слова. Вскинув голову, она завыла как смертельно раненый зверь. Рыдания вырывались наружу, смешиваясь с потоком горючих слез. Купава стонала и плакала о погибшей любви, и проклинала себя за черствость. Когда в Новгород принесли весть о гибели князя Глеба, она долго горевала о смерти друга детства, но сама при этом думала лишь о Позвезде. Ее беспокоило то, что о любимом не было никаких известий. И вот теперь ей пришлось оплакивать их обоих.
— Уходи! Поди прочь! — Купава оттолкнула варяга, попытавшегося ее обнять. — Жить не хочу!
Неожиданно она рванула из ножен Гуннара кинжал. Еще мгновение — и девушка едва не резанула себя по горлу. Варяг умелым движением вывернул у нее из рук оружие и рывком прижал Купаву к своей груди.
— Плачь, моя хорошая… Плачь сильнее… Горе уйдет, обязательно… А жить все же следует. Вспомни о родных своих… Кто утешит их старость? Кто защитит от гнева киевского
