28
Приехал новый пристав. С ним была уже сотня казаков. Прибыл и следователь, чтобы разобраться в делах Андрея и Вари, выяснить причину бунта.
Харченко, теперь уже мужик, спокойно изложил суть бунта. Почему мужики пошли в защиту Андрея.
— А кто убил поручика?
— Все стреляли. И советовал бы я вам закрыть глаза на бунт и не тревожить мужиков, им и без того хватает работы. Ежли мы их обозлим, случись беда, то и защищать будет некому эту землю.
— Казаки говорят, что поручика убил Аниска.
— С перепугу они многое могут сказать. Аниска — наш до последней волосинки.
— А кто убил намедни служивого?
— Его мог убить хунхуз, а может быть, кто-то из наших. За Андрея есть кому постоять и отомстить.
— Ночью наши видели Аниску и Алексея. Дружков твоих. Это они убили?
— Все может быть. Тинфур ушел в тайгу, с ним, с семьей, ушел и Аниска. Друзья, что поделаешь.
— А кто поднял народ спасать Силова?
— Иван Воров, об этом знает каждая собака. Да и не бунтовать он повел мужиков, а спасти от неправедной смерти. Ведь казакам было приказано стрелять в Андрея. Вот что, господа, я не пришелся ко двору, потому что заигрывал с мужиками, как вы говорите. Хочу вам дать совет — жить так же с мужиками, как жил я с горсткой казаков. Ежли вы потеряете мужиков, то, поверьте, трудно вам будет. А порой и лихотно. Они наша опора, наша сила…
Иван Воров не отрицал своей причастности к бунту. Он заявил:
— Повел мужиков я, потому как того душа восхотела. Бунтарь? Да, бунтарь, бунтую, почитайте, с самой Перми. Сюда пришел, когда все было ладно и к месту, не бунтовал, наоборот, живота не жалея, дрался за Россию. С царем заодно обихаживал энту землю. И не боюсь я вас, тайга велика, тайга глуха, пока сыщете, то судить вам придется не нас, а уже внуков наших.
— Я вас прикажу арестовать, гражданин Воров!
— Здря, ваше благородие, грозите. Сгинете и вы, как сгинул тот офицер.
— Грозите?!
— Упреждаю. До встречи, — бросил Иван картуз на лысую голову и ушел.
Пятышин тоже спокойно увещевал:
— Поймите вы, ваше благородие, здесь не та Россия, где подняли солдат по тревоге и в бой на мужиков. Здесь сила на нашей стороне, здесь неизведанная тайга. Ежли что, то все бросим, деревни сожгем и уйдем от вас. Нам ведомы тайные тропы, с нами пойдут инородцы. Зайдем в такие места, где Макар телят не пас. Проживем. Мы ить уже многое можем. А что вы без нас? Кто вы без нас? Без нас вы никто! Жили мирно, дружно, беды сообща отводили, налетел коршун, всех расклевал, размотал, сам сгинул и других погубил. А Ворова не трожьте. И не затевайте суд. На суд мы придем и с ружьями, и со стрелами. Для нас бунт, ежли что, дело знакомое. Бунтовали, я не раз.
Суда не было. Никого больше не тревожили, забыли и про Варю. Но добрая дружба с казаками и служивыми нарушилась. Люди сторонились пристава, а он их…
Прибывали новые артели переселенцев, закладывались новые деревни. И на берегу моря, и в глухой тайге. Туда Чаще забирались раскольники, подальше от царя и церкви.
С горы Крестовой теперь можно было часто видеть густые дымы пароходов, белые паруса старых судов. Эти уже отживали свой век, на смену им шли железные, сильные пароходы, которым не нужен ветер, не столь страшен шторм. Лаврентий Кустов иногда поднимался на Крестовую, чтобы через даль прошлого увидеть новые времена.
Двадцать шесть лет минуло, как одно мгновение. Двадцать шесть лет проскользило над этими сопками. Здесь вся жизнь Лаврентия Кустова, густые штрихи в памяти; первая казармешка, четверо против всего мира, с нее-то и началась жизнь в этом краю, и тот первый парусник, которого матросы ждали без малого год, и та первая борозда, первый крик ребенка, а за всем этим первая и негасимая любовь, и первый дом, первый бой. Земля застоялая проснулась, загудела. Но только в том гуле слышны жалобы, даже мольба: не грабить, а созидать. Но пока грабили, а не созидали… Все в памяти. Все. И тот ужасный взрыв, который потряс сопки, выплеснул воду из Малой бухты. Взрыв, что спас первую деревню, а в нем Феодосий. Вон он выходит из волн морских, отряхивает с плеч своих морские водоросли, выпутывает из бороды ракушки. Вышел на берег. Вышел, чтобы спросить людей: 'Не создали ли еще Беловодское царство? Праведно ли живете в тайге? Не занесли ли топор над землей, чтобы изрубить, искромсать ее, родимую, а потом бросить воронам на расклёв?..'
— Занесли, Феодосий Тимофеевич, занесли. А что будет дальше, то одному богу известно, — прошептал Кустов и тихо побрел с горы.
Но что бы там ни было, здесь росло крепкое и сильное племя тайгарей. Эти парни не побегут от тигра-людоеда, не метнутся прочь от медведя-шатуна. Эти осели в горах Тигровых — накрепко и навсегда. Глубоко пустили в землю обетованную кряжистые и гибкие корни. Не вырвать, не изломать.
Уже вел внуков на тигровую охоту Иван Воров. Сам еще крепкий и все так же веселый старик.
Учил кузнечному ремеслу внучат Сергей Пятышин. Охота — хорошее дело, но звонкий молоточек всегда прокормит.
Ночами, в тихие вечера, все так же стонала и звала куда-то ночная птица квонгульчи. И люди, слушая ее голос, почему-то грустнели и замолкали. Тянулись на ее зов, но не каждый знал путей своих нехоженых, не знал, куда зовет их та птица. Потрескивали костры, подолгу молчали люди…
