голосе была столь ощутима, что Элизабет едва не задохнулась от гнева. После минуты молчания Кэтрин услышала, как хлопнула входная дверь.
Онемевшая, со спутанными мыслями, Кэтрин стояла в ледяном отчаянии, не имея сил даже шелохнуться. От самой мысли, что прошлой ночью Джейсон был с ней такой же, как с другой женщиной, она испытывала острую боль, а осознание того, что этой женщиной была Элизабет, ее собственная кузина, наполняло ее отвращением.
Дрожащей рукой она закрыла рот, чтобы сдержать подступающую тошноту, со стоном бросилась в свою спальню. Ее всю трясло, каждое подслушанное слово горело в мозгу. Она медленно опустилась на пол возле кровати. Воспоминание о том, что в это самое утро Джейсон занимался с ней любовью на этой самой кровати, почти задушило ее. Немедленно бежать! Зная то, что она теперь знала, она сойдет с ума, если он еще раз дотронется до нее! Она не вынесет этого! Лихорадочно окинув комнату взглядом, она остановила глаза на шкатулке с драгоценностями, все еще открытой с утра, – Жанна взяла оттуда для нее нитку жемчуга.
Глава 22
Сцена с Элизабет была отвратительной, и Джейсон невыразимо обрадовался, когда она хлопнула дверью. Проклятие! Ну и сварливая баба! Настоящая мегера! Он бы обошелся с ней иначе, если бы она не заявилась к нему как ангел мести. Никто не имеет права совать нос в его дела или выспрашивать, почему он выбрал именно эту жену. Меньше всего прав у Элизабет. Он вызвал звонком Пьера и распорядился, чтобы накрыли на балконе легкий завтрак. Он надеялся, что Кэтрин присоединится к нему, но когда этого не произошло, испытал легкое разочарование.
Малышка, должно быть, еще безмятежно спит, подумал он с нежностью. Представив лежащую Кэтрин, ее раскрытые розовые губы и разгоревшиеся от их любовных игр щеки, он едва не выскочил из-за стола. Прошедшая ночь превзошла все, о чем он только мечтал, будет невыносимо, если она снова превратится в воинственное, переменчивое создание. Она напоминала ему горячих, полуприрученных молодых кобылок, которые шарахаются прочь и сражаются с седлом так яростно, что каждый раз приходится все начинать заново. Смущенный мыслями о ней, он откинулся на спинку кресла, поглощенный видениями Кэтрин. Возможно, придется стряхнуть с себя это нежное настроение. Если он не возьмет себя в руки, то начнет вздыхать по собственной жене не хуже влюбленного мальчишки.
Подумав об этом, он развеселился и с нежностью, притаившейся в уголках его рта, принялся составлять записку спящей жене, а затем направился к Монро, чувствуя небывалый подъем и легкость во всем теле.
Он пробыл у Монро долго, до вечера. По его настоянию остался к ужину, и потом, как на крыльях, понесся к «Крильону». Первое подозрение кольнуло его, когда он увидел темные окна апартаментов Кэтрин. Нахмурившись, с зажженной свечой в руке, он вошел в ее комнату, где его встретила совершенная пустота. Гардероб стоял распахнутый, на вешалках не было одежды, исчезли вообще все признаки ее пребывания: на туалетном столике не было ни ее щеток, ни парфюмерии. Он тупо выдвинул один из ящиков комода розового дерева и не нашел там вещей, которые лежали здесь еще вчера вечером.
Внешне спокойный, с неприятной гримасой, искривившей рот, он стал рыскать по пустой комнате, словно голодный волк, идущий по запаху удирающего кролика. И нашел – невинную записку, лежавшую на полочке. Трясущейся рукой, словно уже зная ее содержание, Джейсон взял листок бумаги. Это было маленькое печальное письмо, которое ни в какой степени не отражало того отчаяния, в котором писала его Кэтрин.
Дорогой Джейсон!
Я оставляю тебя. Я не должна была ждать так долго, и я сожалею, что ты должен был жениться на мне. Не ищи меня – ты не найдешь. Я ухожу к кому-нибудь, кто позаботится обо мне. Не знаю точно, как оформляется развод, но думаю, что через некоторое время ты сумеешь развестись с женой, которая оставила тебя.
Я забираю все вещи, которые ты дал мне. Когда-нибудь расплачусь с тобой – когда-нибудь, много времени спустя, возможно, когда мы оба снова будем состоять в новом браке и вспоминать этот эпизод, как время, когда мы оба немножко сошли с ума.
Кэтрин Тримэйн.
С мрачностью, возраставшей с каждой прочитанной строчкой, Джейсон вглядывался в еще детский почерк. Когда наконец он дошел до подписи, его пронзила яростная боль. Он уже думал о ней как о своей жене, и только вчера, почти в этот самый час, дал ей свое имя. Как смела она написать Тримэйн! Она его жена! Кэтрин Сэвидж!
Нелогичность этой мысли даже не пришла ему в голову. Он должен найти ее – свою жену! Его женщину! Как могла она оставить его после прошлой ночи! Он готов был поклясться, что по своей воле она откликалась на его страстные призывы, она тоже владела им и получала от этого такое же наслаждение, как и он. Как посмела она его бросить! Он с горечью засмеялся. Подумать только! Он ведь начал радоваться тому, что женился на Кэтрин, начал верить, что это и есть та самая любовь, которая овладевает даже самыми умными людьми.
Что ж, маленькая леди-цыганка излечила его от этой дурацкой мысли. Чтобы смягчить жестокое потрясение, такое неожиданное и незнакомое, он стал припоминать каждый случай, когда она раздражала и злила его, начиная с того, что она сунула ему ведьму в постель, и кончая той сценой у Монро, когда выяснилось, что она скрывала свое происхождение. Он громоздил на ее голову одно преступление за другим, пока не уверовал, что задушил этот зародыш любви. Никогда он не признавался, даже себе, что она значит для него больше, чем любая другая женщина, когда-либо побывавшая в его постели. И к тому же она его жена! Ну хорошо, он непременно найдет ее и, если не свернет красивую шейку в первую же минуту, как выследит, он научит ее, нравится это ей или нет, и она останется с ним, ни о каком разводе не может быть и речи. Ни сейчас, ни когда-либо!
Приняв решение, он хладнокровно взвесил все ее возможности. Драгоценности и безделушки можно превратить в золото, и на эти деньги некоторое время прожить. Но ей еще надо найти место, куда направиться, – в Париже она никого не знала, за исключением своей тетки и дяди.
В самом отвратительном настроении он направился в отель, где остановились граф и графиня Маунт. Ему не повезло: в их апартаментах он увидел Элизабет, сидящую рядом с матерью на атласной кушетке. Тут же перед незажженным камином стоял и сам граф, облаченный в вечерний костюм, его приветливая улыбка сразу развеяла надежду Джейсона на то, что его жена нашла убежище у родственников. Граф был бесхитростный человек, и если бы его жена обратилась к нему за помощью, он не был бы так приветлив с ним.
Тримэйны собирались перебираться в новые апартаменты, и Джейсон поспешно извинился, заметив:
– Я, должно быть, неверно понял записку моей жены. Мне показалось, она хотела навестить вас, но так как ее здесь нет, значит, я еще не научился разбирать ее каракули.
Граф улыбнулся, его глаза блеснули искренним весельем:
– Почерк Кэтрин долго был сущим отчаянием для ее семьи. Но если учесть, сколько ей уже было лег, когда она вообще стала чему- то учиться, это еще счастье, что она пишет хоть так! Как видите, ее с нами нет. Я не видел ее со вчерашнего вечера. – Эдвард повернулся к своей жене:
– Кэтрин не заходила к нам сегодня?
Сеси, все еще не смирившаяся с тем, что ее племянница отхватила такую завидную партию, процедила сварливо:
– Конечно нет. С какой стати ей приходить сюда? Вежливо откланявшись, он удалился, мысли его были уже настолько далеки от них, что он не заметил злобной усмешки Элизабет. А та, вспоминая лицо Кэтрин, каким оно было днем, полным отчаяния и горя, когда она обратилась к ней за помощью, улыбалась, как ехидна. Если бы Джейсон не был во власти холодной ярости, он не пропустил бы этой улыбки, а так она не задела его внимания.
Вернувшись в «Крильон», он послал за Жанной – и получил очередной неприятный удар. Извиняющийся консьерж сказал, что сегодня после полудня Жанна уволилась со службы без объяснений и, насколько ему известно, поступила на службу к мадам. Разве что- нибудь случилось? Или мадам не довольна услугами Жанны? Пробормотав какое-то подобие ответа, Джейсон выпроводил его из комнаты.
Черт бы ее подрал! Итак, теперь с ней еще и служанка? Это одновременно и облегчает, и осложняет поиск. Двух женщин найти легче, чем одну, но теперь Кэтрин получала преимущество, которого у нее до этого не было: Жанна говорила по-французски. Останется ли она во Франции, задал он себе вопрос. Нет, конечно нет. И он свалял дурака, не подумал, что, как все сбежавшие жены, она должна направиться домой, к своей матери.
Сегодня было уже слишком поздно отправляться в Англию, но он распорядился, чтобы экипаж подготовили к рассвету, и провел остаток ночи, валяясь на кровати и перебирая пути бегства своей жены. Затем он неожиданно представил, какие опасности могут подстерегать молодую красивую женщину без мужчины-защитника. Только бы с ней ничего не случилось – пока он не сомкнет свои руки вокруг ее нежной шеи!
К рассвету первый порыв его неукротимого гнева спал, осталась глубокая, ледяная ненависть, куда опаснее в силу своей особой холодности. Была задета его гордость, а именно она, эта терзающая, высокомерная гордость, и толкала его еще раз пересечь Францию и Англию и устремиться к Лестерширу. Никто и никогда не задевал его так, как это сделала она, и он поклялся небесами, что она ответит за это! Он только раз остановился у «Лисицы», чтобы узнать направление к Хантерс Хиллу, и через несколько минут уже поворачивал усталых лошадей на обсаженную дубами дорогу, дорогу, ведущую к дому Кэтрин.
Хантерс Хилл,
