Едва охранник поравнялся со мной, как, выпрямившись, я огрел его обратной стороной крюка по голове. Не дав телу упасть, поймал крюком за одежду и пришпилил к деревянной стене. Может, прихватил второпях и немного мяса, так видит Бог, не со зла. Не дожидаясь напарников, освободил его от крюка, а сам, с дубинкой в руке побежал искать второго постового. Пока нашел, пока вязал, прибежали товарищи.
— Гайдука связали?
— Какого?
Это было сказано с такой детской непосредственностью, что возмущаться глупостью вопроса не было сил.
— Петро, а ты много их по дороге ко мне находил?
— Не. Только одного. Так чего его вязать? Я его ножом по горлу…
Что тут скажешь? Простота, хуже воровства.
— Ну и зачем грех на душу брал? А вдруг он православный?
— Не. Я сперва на крестик посмотрел.
— Тише вы. Зарезал и зарезал, чего теперь о том толковать? Назад не вернешь… — мудро заметил наш третий товарищ, подошедший с другой стороны.
Мы пошли открывать ворота. Разведчики обратили внимание, что те очень скрипучие. Похоже, что хитрый хозяин нарочно их не смазывал. Постного масла у нас в припасах не было, поэтому мы просто от души полили воротные петли водой. На один раз хватит, а больше мы их открывать беззвучно не собираемся. Основное здание мы захватили без кровопролития.
Первым делом Иван велел с пристрастием расспросить хозяев и управляющего, где они хранят свои кубышки. Сулим получил задание поговорить со слугами и гайдуками на предмет лошадей, взять полтора десятка казаков, найти и пригнать табун вместе с конюхами в поместье.
Захваченные в плен слуги и гайдуки получили исчерпывающую информацию для размышлений. Кто хочет вместе с нами переселится на казацкие земли, готовится к принятию православия. За попом уже поехали и скоро привезут в поместье. Кто не хочет, разделит братскую могилу вместе с хозяевами, убитым гайдуком и монахом. Жил в имении монах, духовник пана и его жены. Он же справлял в имении католические службы. Монах смело начал рассказывать казакам, что их ждет на том свете, а они, не дослушав, его зарубили. Детей, четырнадцатилетнюю дочь и двенадцатилетнего сына, я предложил продать татарам, чтоб уберечь их от участи родителей. Иван скривился, оно понятно, стоит ли прибыль того риска, что дети по дороге сбегут, либо ляпнут в ненужном месте о наших подвигах. Но пока велел их связать и закрыть.
Меня с Петром отправили найти православного попа, но не в ближайшем селе и привезти сюда с завязанными глазами. Все остальные вместе со слугами паковали добро в возы и готовились к отъезду. Один из гайдуков сразу согласившийся на сотрудничество в сопровождении нашего казака поскакал в село сообщить старосте радостную весть, мол, паны едут в Луцк на ярмарку и панщина на этой неделе отменяется.
К обеду все были перекрещены, добро загружено и обоз выехал в дорогу. Пришлось несколько возов арендовать у крестьян, тех, что были в усадьбе, не хватило. Волов и коней было в избытке. Крупную скотину забрали с собой на ярмарку, а птицу порезали и сготовили в дорогу. В имении остались мы с Петром и один из гайдуков со своей молодой женой работавшей раньше у панны служанкой. Их двухлетнего пацана отправили с обозом, чтоб усилить желание этой пары догнать уехавшего сына.
Наша задача была пожить в имении три-четыре дня, появляться в селе, объяснять случайным посетителям, где хозяева и когда можно ожидать их возвращения. Такие посты должны были остаться во всех поместьях, создать видимость порядка, чтоб тревога не поднялась раньше времени, а наши обозы достаточно далеко уехали от места событий. С той скоростью, с которой здесь распространялась информация, можно было быть уверенными, что если мы сможем выиграть это время, то никаких проблем у нас уже не будет. Возможно, после того, как станет известно, что хозяева семи имений пропали без вести, всем станет понятно, что нанесен удар по фамилии нашего клиента. Наверняка и фамилия Белостоцких всплывет, но вряд ли у него будут проблемы. Не пойман, не вор. Обидчик его семьи пользовался этим же принципом.
Все наши обозы направлялись в Луцк, в котором после сбора урожая начиналась череда ярмарок заканчивающихся в середине августа перед началом сева озимых культур. Там атаманы собирались продать награбленное, сформовать небольшой обоз с переселенцев, а самим налегке отправится домой. Народу в Луцке в эти дни собиралось очень много, поэтому никаких вопросов и подозрений наши обозы вызвать не могли. Если болтать никто лишнего не будет. Наши переселенцы были в курсе всех планов, поэтому бузить даже тем, кто неохотно согласился таким образом спасти свою жизнь, никакого смысла не было. После Луцка каждый решал за себя, куда направиться в дальнейшем. Никого из казаков с ними не останется.
И вообще, если бы я не предложил этот вариант и согласился оплатить его со своей доли, всех этих слуг и гайдуков, скорее всего, ожидала братская могила. Тащить их в качестве невольников через всю Литву было немыслимо. Значительно проще зарезать прямо на месте. Но поскольку резать детей и женщин даже людям этой эпохи никакого удовольствия не доставляет, то атаманы согласились потерпеть до Луцка присутствие в обозе лишней сотни ртов. Тем более, что это им ничего не стоило. Мне же было понятно, ситуация у пленников безвыходная, никто им не простит гибель хозяев. Будут пытать, пока те сами себя не оговорят, а потом казнят на законных основаниях. Поэтому не сомневался, подавляющее большинство поедет дальше. Особенно если я проведу с ними пару бесед. В умении рисовать радужные перспективы, равных себе в этом времени, я, пока, не встречал.
На третий день после отъезда обоза, сразу после обеда, Петро стоявший на полатях и обозревающий окрестности, крикнул с верху:
— К нам гости!
— Сколько?
— Четверо! — это было неприятно, но не смертельно. Может удастся отбрехаться. А нет, так четверых мы с Петром завалим. Наверное.
— Павло! Лезь на полати, будешь с гостями разговор вести. Только не бойся и отвечай смело, как учили, понял?
— Понял…
Схватив лук и колчан со стрелами, благо он был у меня в боевом состоянии, только тренировку окончил, полез к ближайшей бойнице взглянуть на тех, кто хуже татарина. Выглянув, мне стало понятно, что ситуация весьма нехорошая. Двое из четверки играли с нами в кости в корчме несколько дней назад. Сейчас они разглядывали Петра, силясь вспомнить, где его видали. Петро, в свою очередь, вытаращил зенки на них, аналогично насилуя свою память. Вот и аукнулась нам недавняя история.
Павло, тем временем, втирал двум остальным, подъехавшим по узкому мостку через ров к самим воротам, про уехавших хозяев, велевших никого в дом не пускать. Поскольку шляхтичи намеревались у нас провести остаток дня и ночи, они орали на Павла и велели открывать ворота. Я как раз успел наложить стрелу и натянуть лук, как один из тугодумов вспомнил, где они видели Петра и постарался сообщить об этом своему другу. Тот в свою очередь озадачено смотрел на оперение стрелы торчащей из его груди. Несмотря на то, что с памятью у него были проблемы, реакция оказалась на высоте. Пока я повторно натягивал лук, он успел нырнуть за своего коня. Целей хватало и стрела полетела в одного из переговаривавшихся с Павлом. Второй переговорщик и нырнувший за коня шляхтич пытались развернуть коней и дать деру от негостеприимного дома, но шансов у них не было. Петро свалил укрывшегося от меня пана, а я второго из стучавших в ворота.
— Открывай ворота! Загоняй коней! — свидетелей в окрестностях не наблюдалось, но стоило поторопиться, пока лошади не разбежались.
Село начиналось где-то в километре от усадьбы, даже если кто-то смотрел в нашу сторону с такого расстояния ничего особо не разглядишь. Гости приехали в одноконь, значит далеко не собирались и живут рядом. По всему выходило, что задерживаться в имении нам было не с руки.
Отправив ребят в ров копать под мостком яму, сам занялся мародерством. В отличии от земли выпаленной жарким июльским солнцем, во рву земля была мягкая, копать ее было проще, да и под мостом это никому не заметно. Жене гайдука велел собираться в дорогу и переодеваться в мужскую одежду. На
