– Деда! Мой знаменитый деда Джебаил!
– Ишь, постреленок, – умилились ассасины. – И не ведает, что врываться к старшим запретно для него.
Не успел Габриэль сурово нахмуриться, как мальчишка повис у него на шее:
– А что я знаю, деда! Слусай зе.
До ассасинов доносились лишь отдельные слова: «лыцаль», «месь не дал», «на клысе сидит». От удивления Тень забыл даже отшлепать ребенка.
– Воистину Аллах благоволит нашему делу! – воскликнул он, когда Гасан закончил ябедничать. – Только что планы кафиров стали открыты нам и дозволены. Отныне в них нет тайны.
– Повелитель, давайте зарежем их в их же постелях! – схватился за кинжал Ахмед.
– Нет. Кафиры привычны к сражениям. И хотя один правоверный стоит в бою десяти франков, мы рисковать не станем. – Тень поманил своих соратников к себе: – Вот восемь фиников. Кому их дать?
– Мне! – объявил Ахмед по прозвищу Поджигай.
– И мне! Мне! – вразнобой загомонили ассасины. Последний финик достался маленькому Абдулле.
– Каждый финик – это жизнь одного из франков. Я объясню вам, как поступить. Завтра Аллах поможет вам погубить всех спутников проклятой франкской девицы.
Малыш Гасан сидел с сияющими глазками:
– Это мой знаменитый деда Джебаил. А у вас нет такого деды!
МЕЛИСАНДА И ВЕНЦЕНОСНЫЙ УПРЯМЕЦ
Гильом де Бюр умел находить нужных людей. Может, по запаху, а может, по внешнему виду, но в любой толпе он безошибочно выделял тех, кто ему нужен. Наверное, потому, что сам принадлежал к таким. Разговаривая с Бертраном, коннетаблем Антиохии, он не мог отделаться от ощущения, что стоял перед зеркалом.
– Сир коннетабль, вы, конечно, понимаете, что я приехал в Антиохию не просто так.
Бертран оценил величину брюха Гильома и утвердительно кивнул. Сам он был толще де Бюра и оттого относился к нему покровительственно.
– Ядумаю, сир коннетабль, вы приехали, чтобы переговорить с князем Боэмундом.
– Именно так, сир коннетабль. Мы, видите ли, хотим Тир воевать…
– …и вам нужны войска. Сколько?
Как уже говорилось, Гильом прекрасно понимал Бертрана. А потому знал: вопрос «сколько» мог относиться к чему угодно, только не к численности войск.
– Наклонитесь поближе, сир коннетабль, – ответил он. – У стен могут быть уши.
Бертран отечески улыбнулся. Дворец князя строился по последнему слову зодческого мастерства. В стенах побулькивали «глухие» фонтаны – чтобы исказить звуки разговоров и сделать их недоступными слуху шпионов. Вместо ковров стены украшали цветные мозаики. От них зал казался гулким и холодным, но зато никто не мог спрятаться за ними. Дворец был защищен от подслушивания. И всё же, всё же…
– Говорите шепотом, сир коннетабль, – разрешил Бертран. – Я весь внимание.
Поросшее черным жестким волосом ухо антиохийца придвинулось к де Бюру. Он прошептал несколько слов, и брови Бертрана одобрительно поползли вверх.
– Это князю. Вам же, сир коннетабль, причитается другая сумма…
Вновь шепоток.
– Так-так. Это весьма приемлемо, сир коннетабль. Очень даже.
– И вы посодействуете в моем деле?
– О! Еще как. Видите ли, сир Гильом… Вы ведь позволите так себя называть?..
– Несомненно. Мы ведь друзья, сир Бертран.
– Истинно, сир Гильом, истинно! Так вот, друг мой, будем смотреть правде в глаза. Мессир Боэмунд – маленький своевольный паршивец. Он склочен, упрям, дерзок. Вбил себе в голову, что не будет слушаться ничьих советов. Мальчишка!
– Значит, он неуправляем?
– Отнюдь. Как раз из-за этого упрямства им легко вертеть. Дело в том, что, кроме вас, аудиенции попросили еще двое. Некто румиец Алексей и… догадайтесь, сир Гильом.
– Хм? Понс Триполитанский?
– Холодно.
– Тогда – Жослен Эдесский?
– Лед. Лед и снег.
– Сдаюсь, сир Бертран. Не томите! Неужели Морафия?
