Чайхана словно ждала того. Вынырнула из-за угла, красуется: вот она я! По беленым стенам арабески; над дверью изречение из Корана вязью – золотой рика, не иначе. И дух – сытный, жаркий. Мясной, просяной.
Не сговариваясь, путники свернули в гостеприимный хан. Хозяин обрадовался. Почин в любом деле важен, а уж в торговом – сам Аллах велел раннего гостя привечать.
– Заходите, уважаемые, заходите! Первыми будете. Лучшие места, лучший чай.
Рошан и Керим вошли, уселись на помосте среди подушек и одеял. Ноздри щекотал одуряющий аромат сушеных трав. Свет из окна дрожал на дастархане расплывчатым пятном. Жар очага заставлял его колебаться, словно прозрачные волны пробегали по узорам ковра.
Появился чайханщик, неся чашки и горшок с дымящейся лапшой. Ароматы перца, сельдерея, баранины заполнили чайхану. В животе гебра забурчало.
– Кушайте, уважаемые, кушайте. Благословение Аллаха на вас!
Пиалы с простоквашей, лепешки, зелень. Рошан разорвал лепешку, протянул Кериму:
– Ешь, не тушуйся. Сегодня предстоит тяжелый день.
– Тяжелый? Не говори загадками, Рошан. Что за дело постигнет нас сегодня?
– Помнишь крестики на дверях? Как думаешь, для кого они?
Керим огляделся: не подслушивает ли кто? Но нет, не подслушивали. Чайханщик возился у котлов, а посетителей, кроме казначея и его спутника, не было.
– Ты сказал – для ассасинов. – Гебр помотал головой:
– Слушай. Сегодня Тимурташ нападет на город. Не спрашивай, откуда знаю! Сердцем чую.
– Да ну?!
– Ты ешь, ешь, Керим. Время у нас есть. Примерно до полудня.
Пока евнух таращил глаза, гебр принялся за простоквашу. По жаре простокваша шла отлично. Кувшин покрылся мелкими водяными капельками – дышал, сохраняя содержимое холодным.
– И значит…
Дверь отворилась. Вошли двое – в черных шерстяных джуббах с волчьей оторочкой, черных шальварах. Опасные люди, с ходу определил Рошан. Чалмы иначе намотаны, не как местные носят. И говор не местный.
– Эй, хозяин! Чаю нам! – загомонили они. – И другого принеси, чтоб быстро и не возиться. Сыру там, зелени… Да поживее, иначе кровь твоя станет нам дозволена!
Нет такого в заведении у Аллаха (велик он и славен!), чтобы кровь одного мусульманина стала дозволена другому. Но чайханщик засуетился, забегал. Чужаки, кто их разберет? Возьмут да зарежут.
– Что думаешь, скоро они? – спросил первый, усаживаясь.
– Аллах ведает, – ответил его спутник. – Хасан – продувная бестия. Я палец своего доверия в пасть его хитроумия не положу. Но Тимурташу можно.
– Тимурташ – это голова. И Бурзуки голова, но служить я предпочитаю Балаку.
– Балак далеко, и слово его бессильно. А что до меня…
– Не так далеко, как ты думаешь, джинн. Лучше бы тебе меня слушать. Тимурташ – парень не промах.
Такие вот непонятные разговоры они вели. При этом на Керима и Фарроха они обращали внимания столько же, сколько на сажу, что покрывала камни очага.
Голоса перешли на неразборчивый шепот. Чашка Керима дрогнула, выплескивая простоквашу. Евнух закашлялся.
– Тс-с-с! – одними губами произнес Рошан. И медленно – о-очень медленно – потянулся к посоху. К счастью, опасные гости не обратили на это внимания.
Керим вытер белые усы под носом. В глазах его прыгал страх. Когда кровь одного мусульманина бывает дозволена другому? Неужто началось?!
– Тихо, – приказал Рошан. – Сейчас неторопливо поднимаемся… неторопливо, я сказал! Жди, пока встану.
Он подобрал ноги под себя и завозился, словно курица на насесте. Лицо его исказилось мукой. Битая-перебитая спина, ломаные ноги… Всякий обычный человек, увидев, как Рошан встает, проникался горячей благодарностью к богу за то, что с его спиной и ногами всё в порядке.
Наконец Рошан поднялся.
– Эй, спасибо, дорогой, за трапезу, – бросил он хозяину. – Сколько с нас?
Хозяин топтался в дверях с двумя чайниками в руках:
– Аллах да осияет ваш путь! Вы создали почин, так что денег с вас не возьму.
– Видишь, Керим? Ты всё еще должен мне завтрак.
– Иблис ворожит этому кафиру, – сквозь зубы мотал казначей. – Доброму мусульманину
