глаза…
– Вы итальянец, сир?
– Нет, я француз. Родился в замке Маэн.
– Никогда не слышала о таком.
– Это недалеко от Аннонэ, в Ардеше.
– Совершенно незнакомые названия.
– Я вижу, вы нашли общий язык, – вмешался Гранье – Это хорошо. А теперь давайте проветрим келью и вернемся туда. Или в другое место. Глупо торчать в коридоре.
– Согласен.
Вернуться в келью не получилось. От вони, стоявшей там, на глаза наворачивались слезы. Храмовник поднял с пола прожженное одеяло и засунул руку в дыру:
– Воистину бедность тем хороша, что вещей нет. Пойдемте же к моему другу, Годфруа. Его всё равно нет дома.
– И о храмовниках поползут слухи, что вы водите к себе девиц.
– Что делать. Репутация – это наше всё.
Вторая келья оказалась в точности такой, как и предыдущая, только беспорядку было больше. Постель не заправлена, на столе фолиант с множеством закладок. Рядом тарелка с размочаленной краюхой хлеба, подсвечник в потеках воска, заляпанный вином кубок. В углу куча грязного тряпья.
– Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома. – Де Пейн торопливо застелил постель и усадил Мелисанду. – Прошу простить, здесь не убрано… Боюсь, это место не совсем вам подходит.
Принцесса критически осмотрела себя. Платье измазано землей, кровью и травяным соком, на подоле – дыра. После тюрьмы и погони, после мерзких пальцев Незабудки и ножа ассасина, просвистевшего в считаных дюймах от тела… Храмовник вежливый человек.
– Сир де Пейн, – сказала она, – я польщена вашим гостеприимством. О вашем ордене ходят легенды…
– О да! – не удержался Гранье.
– …и я прошу прощения, что разгромила вашу келью.
– Принимаю ваши извинения, сударыня. – Храмовник повернулся к Гранье: – Так говоришь, она поцапалась с королевой?
– И еще как! До Незабудки дошло.
– Здесь ей оставаться нельзя… Морафия сживет со свету. Что ж… Мой орден готов защищать паломников от любых напастей на пути к Гробу Господню. А особенно очаровательных паломниц…
– …едущих в совершенно другую сторону.
– Ты зануда, Гранье. Не узнаю тебя. – Храмовник покопался под кроватью и достал бутыль: – Ну да ладно. Выпьем же за успех предприятия. А то каналья Годфруа вернется и один всё выжрет. – Он достал два глиняных кубка и протер их полой плаща.
ИСА, ИЛИ БРАТСКАЯ ЛЮБОВЬ
– Сабих! Сабиха сюда!
Заметались вельможи, зашуршали полами кафтанов. Мыслимое ли дело: к Хасану гонцы прибыли от самого Балака – льва из львов артукидов!
Иса едва успел отпрыгнуть в сторону. Он согнулся в три погибели, скрываясь среди колонн. Внизу, в парадной зале толпились люди Тимурташа. Церемонные жесты, величавые позы. Хасан о чем-то говорил с юным эмиром, тот отвечал.
План Тимурташа был прост, как всё великое. Тимурташ и его воины вошли в город под видом послов. Внешне всё выглядело пристойно: Балак начал джихад и прислал Хасану повеление присоединиться к его войскам. Разве есть в том крамола? Нет. Вот только призыв к джихаду – ложный. И послы прибыли в Манбидж с единственной целью – захватить Хасана.
– Господин желает шербету? Или сладостей? – Иса обернулся как ужаленный. За его спиной стояла невольница с подносом в руках. Смотрела покорно, как подобает рабыне, но с затаенной дерзостью в глазах. Словно Марьям, братнина шлюха. Мысли о Марьям Иса отбросил. Недотрога свое еще получит. А невольница хороша! Стоит, глазки долу, в черное до бровей укутана, а прядка из-под хиджаба торчит. Медью высверкивает. И руки обнажены чуть больше, чем дозволено.
Это «чуть», эта грань дозволенного. А дальше – беззаконие начинается. Предательство. Иса облизнул пересохшие губы. Как ее зовут, невольницу? Марам? Арва?
– Подойди сюда, Мара, – хрипло попросил Иса. – Подойди, красавица…
И, совсем не стыдясь того, что их могут увидеть, схватил за руку, притянул к себе. Нутро ожгло сладким огнем; теплой волной толкнулось в живот, в грудь. Сердце расплескалось грозными барабанами. Ох! Под тонкой тканью – женское тело. Трепетное, нежное… Жарко там, влажно…
Что Тимурташ говорил? Невольницу взять, когда начнется? «Пусть подтвердит, что ты с ней был всю ночь. По Корану, бабье слово – половина свидетельства, да хоть столько. Иначе манбиждцы тебя в клочья порвут».
