Воины неуверенно переминались с ноги на ногу. В их глазах появилась растерянность.
– Рошан, что же ты? – Сабих растерянно схватился за рукоять меча. – Ведь Иса сдерет с тебя кожу. Повторяй за ним!
– Не стану. Иса прав. Кериму не удалось обратить меня в ислам.
В припадке веселья Иса хлопнул себя по бедрам:
– Я ведь говорил! Этот кафир упрям, как дряхлый мул, а вы хотели отдать ему город. И как Аллах допускает в людях глупость, подобную этой? Взять его!
Зашелестела сталь мечей. Стражники двинулись к гебру. Рошан даже не шелохнулся.
– Думай, Сабих! – крикнул он. – Реши же, на чьей ты стороне. – В голосе его звучала такая уверенность, что воины замедлили шаг. – Я могу снять эту осаду. Иса же вас погубит.
– Аллах не видел подобного лжеца, – усмехнулся Иса. – И ведь как врет! Голос не задрожит, щека не дрогнет. Ай, Рошан! Я прикажу сшить из твоей шкуры плащ. Стану ходить в нем на базар – и видит Аллах, в торге и плутовстве мне не найдется равных. Ну скажи, скажи, безумец, на что ты надеешься? Как ты выполнишь обещанное?
– Оглянись, Иса. Что ты там видишь?
Иса повернул голову. Зрачки его расширились.
По вытоптанной траве, мимо торчащего облаком терновника шли двое. Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на разные пустяки. На стену Манбиджа, на сгрудившихся на ней солдат. Беседа, увлекшая их, оказалась столь занимательной, что они забыли обо всём на свете.
От стены их отделяло расстояние полета стрелы.
Нет, уже меньше.
– Это Балак, – с благоговением начал Сабих. – А с ним…
– Усама ибн Мункыз. Славный воин и правдивый человек, которого вы незаслуженно считаете вралем, – докончил Рошан. И жестом, не терпящим возражения, вытянул руку: – Лук и стрелы. Быстро!
– Нет! – истерично выкрикнул Иса. – Не вздумай, проклятый кафир! Балак – истинный воин Пророка, а ты…
– Скорее. Он уходит.
Расталкивая стражников, к Рошану бросился человек в шапке с торбаганьими хвостиками:
– На! Держи!
И, обернувшись к воинам, заговорил взахлеб:
– Я его знаю! Он попадет! Приходил к нам… спорил… ворону подстрелил! А мой лук ему привычен и знаком, хвала Аллаху!
Фаррох усмехнулся. Горячий парень Басир, с которым он соревновался в меткости. А если говорить честно, не соревновался, а хвастался. Ворону подстрелил, надо же…
Балак уже выходил из опасной зоны. Спутник его, славный воин Усама, шел неудачно, почти закрывая эмира. Будь Балак стройнее или ниже ростом, Рошан не стал бы и пробовать. Но, к счастью, эмира не зря звали Горой.
«Если я попаду в Усаму, вселенная мне не простит – мелькнула непонятно откуда взявшаяся мысль. – Этот фантазер и поэт принадлежит всему миру. И нам, и будущим поколениям. Балак же принадлежал себе самому, своей алчности и тщеславию. Ворона, прыгающая в пожухлой траве».
Плавным движением Рошан натянул тетиву. Аша искрилась на кончике его стрелы – яростная, неукротимая. Почти не целясь, гебр выстрелил.
История изменила свой ход.
ХАСАН ИБН КУМУШТЕГИН, ИЛИ ИГРОКИ МИЛОСТЬЮ АЛЛАХА
В армейском зиндане стояла непрошибаемая вонь. Пахло потом, испражнениями, протухшей капустой. Тимурташ, став лагерем подле Манбиджа, чуть ли не в первую очередь распорядился, чтобы выкопали яму. Зинданы и тюрьмы были пунктиком юного эмира. В месте, где не имелось бы поблизости уютного и вонючего узилища, он чувствовал себя неспокойно.
Туркмены рыли зиндан, проклиная всё и вся. Им не давала покоя мысль, что они стараются для самих себя. Яма вышла достаточно просторной и вместила всех пленных, но для слабейших превратилась в братскую могилу.
После того как эмир казнил пленных франков, стало немного полегче. Дьявольская духота, от которой перед глазами плыли зеленые круги, немного рассеялась. Немного – так, чтобы можно было жить.
Помните случай, так и не попавший в «Занимательные истории» Абу Али аль-Мухассина ат-Танухи? «Жена говорит мужу: «О свет очей моих! Ты был у городского судьи и играл в шахматы. Но отчего же так пахнет от тебя вином?» На что муж резко ответил: «Ради Аллаха великого, милостивого! Жена, разве шахматами должно от меня пахнуть?»
Когда Хасану рассказывают эту историю, он грустно улыбается. Запах шахмат для него навеки связан с тюремной вонью, от которой не было спасения в зиндане Тимурташа.
