Когда шарлатан умирает, зверь великий беспокоится. Его приходится усмирять подарками и игрушками. Жертвенной девой, например. Так надо. Иначе зверь не признает нового повелителя.
А еще чудовищу надо постоянно напоминать о том, что оно не бессмертно.
– Кто это? – Секретарь поднял на вошедших усталые глаза.
Пердендози по своему обыкновению сконфузился. Эрастофен молча забрал у него список и протянул секретарю.
– Так, – ожил тот, водя пальцем по строчкам, – Жертвенная дева – одна штука. – Водянистые глазки забегали, пересчитывая девушек. – Наличествует. Далее: герой-спаситель – одна штука. Но здесь написано: Гил-Ллиу.
Эрастофен нагнулся к уху секретаря и зашептал.
– Понимаю, – кивнул тот. – Как всегда, в последний момент… Ладно, проходите.
Будущих участников мистерии отвели в приемную. У Хоакина зарябило в глазах: зеленые, красные, синие и золотые шелка драпировок переливались, словно конфетные обертки. На столике лежала кипа гравюр. Стрелок принялся их листать.
– Ух ты! – поразился он. – Никогда не думал, что у Буррехта столько «Меланхолий». А вот и «Дурачество глав пса» Вошха. Поразительно.
Лизу трясло. Она сложила руки в молитвенном жесте, затем сжала кулаки. Нервно прошлась по приемной взад-вперед.
– Волнуешься? – спросил Хоакин. Как-то так само собой получилось, что они перешли на «ты».
– Еще бы. К этому дню я готовилась всю жизнь.
– Я тоже волнуюсь, сам не знаю почему… А каково это – быть жертвой? – спросил вдруг он.
– Трудно объяснить… Я ведь ничего другого не умею. Говорят, Бахамот убивает сразу. А вот тугрегский Варклап любит поизмываться. – Лиза говорила отрешенным голосом. Так говорят о чем-то далеком, неважном, что напрямую говорящего не касается. – А птица Рух поднимает тебя в небеса и роняет. Но потом ловит – и так много раз. Моя лучшая подруга из- за этого не стала жертвенной девой. Она боится высоты.
– Я тоже боюсь высоты. – Глаза Хоакина затуманились воспоминаниями. – Поэтому в детстве лазал по самым высоким деревьям. И скалам. Назло собственному страху.
– Хок, – Лизин голос дрогнул, – ты же не побежишь прямо сейчас искать шарлатана?
Стрелок опустил глаза. Именно так он и собирался поступить.
– Я не знаю… Не люблю официальщины. А после коронации Фероче будет не до меня.
– Не уходи, Хок. Пожалуйста! Это же мое первое жертвоприношение. Я так хочу… – «… чтобы ты был рядом», – неожиданно для себя самой подумала она. А вслух произнесла: – Чтобы все прошло удачно.
– У тебя получится. Летиция – лучшая жертвенная Дева на Терроксе. А ты ее лучшая ученица, иначе она бы тебя не взяла.
– Правда?!
– В Деревуде я всегда брал на дело лучших учеников.
В последнем Хоакин не был уверен. Он не помнил своей разбойничьей жизни, а книга давала слабое представление о реальности. Но Лизу его слова успокоили.
– Спасибо, Хок. Вот чудо: я уже не волнуюсь! Почти.
Распахнулась потайная дверь за драпировками, и пошел деловитый Эрастофен.
– Госпожа Фуоко, следуйте за мной. Вам надо подготовиться к встрече с чудищем. А вы останьтесь, господин герой. За вами я вернусь позже.
Румянец сошел с лица Лизы.
– Уже?
Она пошатнулась и схватила Хоакина за плечо.
– Не бойся, – шепнул стрелок, – я с тобой. Ни пуха ни пера!
– К зверю, – ответила Лиза и, не оглядываясь, зашагала следом за альбиносом.
Зеркала.
Панели орехового дерева.
Люстры, несущие гроздья колдовских огней.
И вновь зеркала.
Целое море зеркал.
Мозаичные полы уходили вдаль сверкающими тропами. Багровые дорожки вились и вились без конца, превращая дворец в настоящий лабиринт. Отражения множились, и скоро Хоакин перестал понимать, где он и кто он. Если бы не фея, которую иллюзиями с толку не собьешь, он бы давно уже заблудился.
Фея почему-то сердилась на стрелка.
– Да в чем дело, Маггара? – не выдержал Хоакин. – Что тебе не нравится?
– Она тебе верила. Она ждала твоей поддержки, твоего одобрения, а ты ее бросил.
– Не бросил, а отпустил готовиться к ритуалу.
– В пасть чудищу. Молодец. Умница, Хок.
Обвинения Магтары были несправедливы и обидны: именно на такие слова отвечать труднее всего. Хоакин умолк в растерянности.
запела Маггара.
– Но…
– О боже…
– Маггара, стой!
