Мужчина перебил его:
– В войну ее отец и брат партизанили. Она им еду носила. Нет, вам однозначно к бабе Гуле. Вон ее домишко.
Сказав «домишко», незнакомец покривил душой. Трехэтажное строение с двумя гаражами и евроремонтом, обнесенное каменным забором, навевало на мысль, что родственники старушки не бедствуют. Как бы в подтверждение этих мыслей на дорогу перед домом заехал черный джип, и спрыгнувший с водительского сиденья молодой смуглый парень, открыв заднюю дверцу, помог выйти сухонькой старушке в черном платке до бровей. Ярослав Иванович, не теряя времени, подошел к ней:
– Гульнара?
Пожилая женщина внимательно посмотрела на него черными глазами:
– Мы знакомы?
– Мне нужно с вами поговорить.
Она обернулась к парню:
– Ставь машину, внучок, и иди домой. А вы проходите в сад.
По дорожке из красного кирпича она повела его к увитой виноградом беседке.
– Чаю?
– Спасибо, не надо.
Гульнара пожала плечами:
– Слушаю вас.
– Мне сказали, – на секунду стушевавшись, он взял себя в руки, – что девчонкой вы носили партизанам еду.
Она улыбнулась, и морщинистое лицо словно озарилось изнутри:
– Было дело.
Он с мольбой взглянул ей в глаза:
– Тогда помогите. Если сможете. Моего друга обвиняют в ужасном преступлении. Сейчас имеет значение любая мелочь. Он утверждает: отправленный на передовую, провел три дня в овраге, потому что грохот взрывов напугал его. По его словам, вы иногда давали ему поесть.
Она не стала жаловаться на память:
– Его звали Гриша, верно? Он рассказал вам правду. Если от меня потребуются письменные показания…
Старый партизан пожал ее смуглую руку:
– Огромное спасибо. Благодаря вам мы сделаем еще один шаг к спасению его чести.
Глава 26
Экскурсовод музея узнала меня сразу.
– Давненько я вас не видела, – улыбнулась она, демонстрируя золотые коронки. – Решили опять посетить наш приют?
Я посмотрел на ворох пожелтевших газет, скромно покоившихся под стеклом:
– Здесь все заметки о группе Котикова?
Женщина кивнула.
– Тогда мне придется задержаться. – Я расположился в единственном кресле, подаренном, вероятно, каким-нибудь спонсором. – Моя задача на сегодня – изучить все, что в них написано.
Старушка взмахнула руками:
– Да здесь работы не на один день.
Я ухмыльнулся:
– А вот спешить мне некуда.
– Прекрасно.
Она выполнила мою просьбу. Пыль времени ударила в нос. Прикрыв его платком, я погрузился в чтение.
«Поистине удача любит расторопных», – повторил я, когда через полчаса нашел нужный материал.
Трое подпольщиков поджидали меня в квартире Ярослава Ивановича.
– Нашли что-то важное? – Черных тревожно заглядывал мне в глаза.
Я протянул ему старую газету:
– Читайте. Этот материал мне любезно предоставила сотрудница музея. Газета посвящена сорокапятилетию Дня Победы. Здесь статьи о вас и ваших друзьях.
На их лицах отразилось удивление:
– Но ведь вчера вы говорили: теперь мы вне подозрений.
Я кивнул:
– И все же некоторые факты мешали мне обелить вас полностью.
Они ничего не ответили.
– Помните, о чем писала ваша подруга Снежкова? – продолжал я. – Татьяна Павловна рассказала, как однажды вы и Вячеслав Петрович нарвались на немецкий патруль. Солдат прицелился в Котикова из винтовки, но вы заслонили его своим телом. К счастью, вышла осечка. Вы с учителем остались живы и сумели скрыться.
Черных пожал плечами:
– И теперь вы верите, что я не предатель?
Я усмехнулся:
– Представьте, хотя ваша кандидатура казалась мне наиболее подходящей.
Старик заморгал ресницами:
– Почему?
Я развел руками:
– Ну, посудите сами. Вы из дворянской семьи, у которой отняли все. Вашу мать репрессировали, и она умерла в лагере. Вас же пытались исключить из комсомола.
– Точно, – подтвердил Ярослав Иванович. – Но не посмели.
– А почему? – не преминул добавить я. – За вас заступился Котиков. По правде говоря, пока я этого не узнал, мне казалось: в вас горит огонь мести. А отомстить можно по-всякому, скажем, сдать организацию немцам. Причем не сразу, а постепенно, с поразительным спокойствием наблюдая гибель одних и страдания других.
Мужчина, покачнувшись, схватился за сердце.
– Вы! Вы! – хрипел он.
Коротков и Прохоренко подбежали к товарищу.
– Что вы себе позволяете?
Я никогда не видел их в таком гневе. Они засуетились, торопливо вынимая нитроглицерин из бокового кармана Ярослава Ивановича, вмиг постаревшего на добрый десяток лет. Я, наблюдавший за их действиями, чувствовал себя последним негодяем. Сколькому же мне придется научиться, чтобы не вводить людей в подобные состояния? Или это невозможно, когда на кону правда, стоящая очень дорого?
– Простите меня, – я попытался пожать его сухую руку. – Однако сейчас все мы просто- напросто выясняем истину. Подозрение с вас снято.
Он вдохнул полной грудью и нашел в себе силы иронически поклониться:
– Благодарю. Только вот как насчет моих друзей? Я не дам их в обиду.
– Не забывайте, сколько нам лет, – чирикнул Прохоренко.
– Не забывайте, кто втянул меня в эту историю, – парировал я. – Разве нельзя было догадаться, сколько нервов будет потрачено?
Я бросил взгляд на Ярослава Ивановича. Он потихоньку отходил от потрясения. Землистые щеки розовели.
