отсечение, с понедельника повалятся письма с просьбой раскрыть тайну происхождения погибших близнецов. Журнал будут рвать друг у друга из рук!
Увлекательную беседу прервал звук электрического звонка, и Данила бросился к дверям. Дальнейшее Самсон воспринимал в каком-то тумане: являлись посыльные из магазинов, и, повинуясь придирчивым просьбам, Самсон раздевался и одевался, примерял фрак, смокинг, сюртук, брюки, рубашки, башмаки, пальто. Затем юноша оказался во власти цирюльника: разбитной хитроглазый молодчик, пританцовывая, жонглируя инструментом, оттопыривая мизинец, нещадно обкорнал светлые кудри юного провинциала, тщательно уложил их на косой пробор и щедро смазал липкой пахучей помадой, отчего волосы сразу заблестели. Нежный пушок на подбородке и верхней губе юноши был снят безжалостной бритвой, после чего цирюльник попытался приладить к розовому лицу клиента накладные усы и бороденку. Однако по цвету накладки не подходили. И цирюльник прикидывал: то ли Самсона покрасить, чтоб цвет его волос совпал с накладками, то ли выкрасить накладки.
Однако юноша резко воспротивился и тому, и другому. С накладной бородой и усами вид его в зеркале получался совсем уж пошлым и глупым. Данила, видимо, жалел новичка, на долю которого выпало столько потрясений, и принял сторону Самсона. Посмеиваясь, старик выразил надежду, что маленькая загвоздка с растительностью на лице будет преодолена со временем.
В промежутке между хлопотами, Данила Корнеевич успел подкормить своего подопечного буженинкой и холодной зайчатиной с хреном и хрустящими солеными огурчиками. Поел Самсон с удовольствием, а вот сделать больше одного глотка обжигающей, разрывающей нутро жидкости бурого цвета, налитой ему Корнеичем в жестяную кружку из заветной бутылочки, вытащенной из заветного же уголка, не смог. Потом, облаченный во фрачную пару, крахмальную рубашку голландского полотна и лаковые ботинки, благоухающий помадой и одеколоном «Рояль-ралле», Самсон вновь оказался на хозяйской половине.
Ольга Леонардовна тоже не теряла времени понапрасну. В гостиной юношу встретила стройная обворожительная женщина в черном газовом платье на малиновом атласном чехле. Лиф и рукава были усеяны обильными блестками. Высокая талия, под самой грудью, заставляла вспомнить дам времен французской Директории. Голову госпожи Май венчала громадная черного бархата шляпа, покрытая массою страусовых перьев малинового цвета в несколько оттенков. Темные волосы спереди немного выпущены. В ушах переливались бриллиантовые серьги. Глаза госпожи Май смеялись. От запаха пряных тонких духов у Самсона перехватило горло.
– Одобряете ли вы мой наряд, милый Самсон? – казалось, изменилось даже звучание голоса госпожи Май, он стал хрипловатым, со странным придыханием.
– О да! – воскликнул восхищенный стажер.
Особенно взволновали его малиновые длинные перчатки, обтягивающие изящные кисти и тонкие запястья Ольги. На мгновение вспыхнул в его памяти далекий образ Эльзы – и тут же померк.
Следом мелькнула шальная мысль: «Если б Ольга не была так высока, если б казалась беззащитной… »
– И вы, мой друг, ослепительны, – госпожа Май отметила преображение подопечного милостивым кивком. – Мы с вами будем великолепной парой.
И действительно, в Дворянском собрании, куда они попали через полчаса, публика на них оборачивалась. Любопытные взгляды преследовали их. Многие кланялись спутнице Самсона, но она отвечала не всем. Запах дорогих духов, сигар, негромкий говор будоражили. В настенных зеркалах фойе Самсон ловил свое и Ольгино отражения и испытывал смешанные чувства. Сам себе он очень нравился. Никогда прежде не было у него столь элегантного наряда, никогда прежде не радовалось тело прикосновению таких тонких ароматных тканей, никогда он не ощущал столь явственно, что достоин лучшей доли… И в то же время нет-нет, да и мелькала в глубине сознания ужасающая мыслишка о стоимости роскошного туалета, о кабале, о долговой яме, в которую он попадет, если не сможет вернуть затраченное Ольге Леонардовне. Его стихи, вчера еще казавшиеся гениальными, проникнутыми яркой любовной страстью, теперь представлялись ему куцыми, слабыми, – да и сколько же заплатят за эти строчки?
Ольга Леонардовна на ходу поясняла ему:
– Вот тот низенький, в пенсне на шнурке – Кони, судебный деятель. А вон Стасов, как всегда что-то вещает своим спутникам. Он критик. А вот та дама, крупная блондинка, – жена Блока. Поэта. И мирискусники все здесь. И Анна Павлова – вот та, с темными волосами. Прима, нынешняя соперница Кшесинской.
В толпе Ольгу Леонардовну и ее эффектного юного спутника отыскал антрепренер. Склонившись в угодливом полупоклоне, он поднес к губам ручку влиятельной дамы, после чего проводил ее в ложу.
– Уверен, дорогая Ольга Леонардовна, – запел он льстиво, бросая короткие изучающие взгляды на скованного Самсона, – все прекрасно, превосходно. Сегодня ожидаем полный аншлаг. И завтра, в консерватории, – тоже. И всю неделю. А уж мы для вас расстараемся, не сомневайтесь. На все концерты билеты присылать будем, не извольте гневаться.
– Я, по правде говоря, не очень люблю, когда на сцене мелькают голые грязные пятки, – капризно скривила губы Ольга Леонардовна, – велите вашим людям чище мыть сцену. Ведь Айседора – подлинное чудо, и страсть как эротична.
– Наши суфлеры говорят, что голые пятки и есть самое эротичное, – антрепренер хихикнул. – Им виднее, они ближе.
– Да? – Ольга выгнула черную изломанную бровь и полуобернулась к спутнику: – Самсончик, не мойте впредь пятки.
Администратор рассмеялся.
– Шутница вы известная, Ольга Леонардовна. Мужские пятки совсем иное. А это ваш новый сотрудник?
– На третьей полосе бомбу видели? – спросила высокомерно Ольга. – Его работа. Я лишь внесла два-три штриха.
– Так вы и есть Нарцисс? – антрепренер всплеснул руками. – Мне следовало самому догадаться! Милостивый государь, вы наш желанный гость всегда! А уж как актрисочки будут рады! В шампанском купаться будете, попомните старика!
– Автор золотой, предупреждаю, – осадила комплименты Ольга.
– Вижу-вижу, и перо золотое, и автор золотой. А то как же, все понятно, – заспешил загладить провинность администратор и, чтобы сменить тему, прошептал, понизив голос, – партер уж заполнен, и хоры тоже. По моим сведениям, дорогая Ольга Леонардовна, великий князь Михаил пожалует…
Глаза юного провинциала разбегались. Ему казалось, что в зале собрались самые красивые женщины мира: перед ним мелькали роскошные туалеты всех мыслимых и немыслимых оттенков с отделкой из гипюра, вышивок, кружев, блесток, торжественно проплывали широкополые шляпы, на которые были истрачены, пожалуй, пуды птичьего пера – цапли, страуса, неведомых тропических птиц. Шляпы затеняли лица столичных прелестниц, придавая им манящую таинственность.
Как бедный деревенский сарай вспоминал он родной казанский храм Мельпомены. Ольга Леонардовна держала в руке маленький бинокль из слоновой кости, но Самсону его не дала, шепнув, что молодому мужчине неприлично слишком пристально изучать дам. Впрочем, Самсон, не обнаружив никого похожего на Эльзу, быстро переключился на изучение столичных мужчин: среди них были ослепительные красавцы, статные, с прекрасной осанкой, с горделивой посадкой головы. Мужчины во фраках преобладали над военными. Военные
