способом – заставив их что-то делать, а так как они будут делать это мягко, деликатно, нежно, нужно было следить именно за всеми их мягкими движениями.
И тогда они подумают, что я чего-то не пойму – ведь я же ломовик, – и сделают ошибку, должны сделать. Такой путь расследования я избрал сначала экспромтом, а теперь осознанно и методично.
Он не отвечал, в его глазах была паника, но пока еще контролируемая, зато ненависть – совершенно неконтролируемая.
– Куда подевался Барчук?
– Уехал покататься на горных лыжах. Он давно планировал эту поездку.
Я потянулся своей лапищей к его календарю, повернул к себе, посмотрел, на нем было полно записей.
– Врешь ты все, Костя, – сказал я.
Он проглотил слюну.
– Он не знал, получится ли, вот и делал эти замечания. Но получилось, он уехал, говорю вам. А заметки оставил мне, как заму.
– Ты стал замом?
Он попытался вырвать ворот своего пиджака из моих рук, не вышло.
– Я тут, этого для вас достаточно.
– Нет, мальчик. – Я захватил новые складки ткани и попробовал сделать так, чтобы они впились ему в нежную кожу на шее. – А Клавдия, где моя подружка?
– Она… – он уже не дергался, только сучил ногой, потому что ему было все-таки больно, хотя и не очень, – они давно то сходятся, то расходятся… На этот раз решили поехать вместе.
– Мне не придется звонить ее матери?
– Вы не посмеете!
Его гнев был бы забавен, если бы это было настоящее чувство, настоящее негодование. Но в этом я сомневался.
– А почему, собственно? Мама должна знать, что происходит с ее дочерью, ведь внуков нянчить ей, или?..
Он все-таки вырвался. Вскочил, забился в угол и посмотрел на меня оттуда грозно и злобно, как крысенок.
– Вы… невыносимы. – Он оправил пиджак.
Как раз в этот момент новая секретарша и просунулась через стукнувшие так знакомо бамбуковые висюльки. И как прежде, я даже не обернулся. Потому что внешне ничего страшного в кабинете не происходило, если не считать того, что я возлежал на главном столе этой конторы, как на не очень удобном пляжном лежаке.
Потом секретарша исчезла, Боженогин не подал ей никакого сигнала об опасности, не попросил помощи – в этом я был уверен.
– Какое вам до всего этого дело?
– Здесь убили сестру моей клиентки. А от меня прячут все, что представляет хоть какой- то интерес.
– Но мы не обязаны давать вам показания! Будь у вас официальный статус, я уверен, разговор был бы другой.
Я кивнул, слез со стола, подошел к нему, он сжался, ожидая чего-то нехорошего.
– Сомневаюсь. У вас тут сгнило все, что не для клиентов. И скопилось слишком много дряни.
– Не тебе судить! – он даже пальчиком в воздухе взмахнул.
– Мне. Вот, например, мне нужно знать, кто тут всем заправляет. Но никто не хочет устроить мне с ним встречу. Это плохо, это вызывает подозрение, что дело еще хуже, чем может быть на самом деле, понимаешь?
Он обошел меня и направился к столу. Я поймал его за локоть и повернул к себе.
– Я не кончил. Я еще раз прошу мне устроить встречу с вашим основным, или как тут его кличут, директором. И не подсовывай мне туфту, лапочка, можно нажить действительно серьезные неприятности. Понимаешь?
– Нет, это выше моих полномочий.
– Мне нужно с ним только поговорить. Если он будет прятаться…
– Нет, – он решил насмешничать, – от таких, как ты, тем боссам и прятаться не нужно. Такими, как ты, они закусывают за завтраком…
Это было настолько киношно, настолько глупо, что я не верил ни единому его слову. И он разозлил меня, хотя и раньше я едва сдерживался. Но ведь сдерживался, а сейчас не мог.
Я взял полу его рубашки и резко дернул вверх, она вылетела из брюк. Потом взял ее сверху и дернул вниз, она порвалась до живота. На свет явилась майка ослепительной белизны. Я приготовился было порвать и ее, но он отскочил. Он полыхал, он был зол, он был
