– Что тебе за дело до них? – спросил капитан. – А-а, понятно… Нет, магов герцогских или его мастеровых подручников мы трогать не будем, понятно же, что они нам потребуются. – Капитан подошел к машине. Произнес неожиданно: – Красиво, никогда не думал, что магия может быть не вонючей или тошнотворной, но и красивой… А солдат его добивают на крыше, маршал предлагает им сдаваться, но там герцог засел, и они не сдаются пока, его слушают.
– Говорили – магия, а тут вона што, – простонародно сказал один из гвардейцев, разглядывая машину. Это был пожилой уже, усатый пикинер с таким количеством бросательных ножей на перевязи, что они блестели, затмевая его легкую кираску.
Блестели?.. Князь резко обернулся. Так и есть, машина изменилась, стала другой, чем вначале, когда только трое имперцев вошли в этот зал. Шар наливался светом, в нем даже появилось что-то пульсирующее, мягко, но отчетливо бьющее по глазам. И звук в зале стал иным – густым, тяжким, басовым, будто кто-то рядом мягким молотком бил по тяжелому кимвалу… Князь еще раньше, чем батюшка, все понял.
– Капитан, – Диодор подлетел к гвардейцам, дернул т`Алкура за плечо, потому что тот неотрывно смотрел на стеклянный шар, то ли задумавшись, то ли зачаровавшись его вспышками. – Уводи всех отсюда, и даже с крыши уводи… Всех! – Капитан едва сумел повернуть к князю голову, глаза у него сделались бессмысленными, в них не было обычной для этого человека воли и силы. – Уводи всех! И маршала… Маршала Рена не забудь.
А потом они пошли назад, сначала неуверенно, потом побежали уже. Некоторые из солдат бросились наверх, где еще продолжалась реденькая стрельба, чтобы предупредить товарищей, кто-то и не послушал распоряжений капитана, становящихся все более толковыми и резкими, выскочил наружу, некоторые тут же, во дворе герцогского двора остановились, не решаясь отступать дальше, но князь толкал их, отводя как можно дальше, даже за ограду…
Из дверей дворца повалили гвардейцы, их было немало, но все же не все, как с тоской понял князь. Была их едва ли половина того числа, что должны были в сам дворец пробиться, и объяснялось не потерями их в стычках с защитниками, а просто капитан не решился совсем оставить взятый с таким трудом дворец без своих людей. И капитана между этими выходящими не было, а был… Да, в середине самой большой команды гвардейцев выступал маршал Рен, который вышел, прищурившись, осмотрелся, заметил имперцев, стоящих перед воротами ограды, и решительно направился к ним. Еще издалека он заорал своим привычно- зычным голосом:
– Что за черт тебя попутал, принц Диодор?! Разве ты не знаешь, что теперь мы – хозяева положения, зачем отрываешь моих людей от того, что им приказано сделать?..
Договорить он не успел. Страшный, невероятной силы взрыв поднял, как на миг показалось, весь дворец герцога д'Окра в воздух, а потом все скрылось в пламени необычайного синего и красного цветов, которые потемнели, слились воедино, и уже фиолетовым грибом поднялись выше к низкому из-за облаков небу. От этого взрыва и облака изменили, как показалось, свой цвет, стали бурыми, прорываясь черно-красными сполохами догорающего пламени.
Удар от этого взрыва был таков, что гвардейцев, успевших выбежать из дворца, раскидало, как игрушечных солдатиков могло бы свалить настоящее пушечное ядро. Даже маршал полетел по воздуху, будто ему приделали сзади крылья, с которыми он никак не мог совладать… Это было последнее, что увидел князь Диодор, чуть прежде, чем ударило его самого. Он понял, что его тоже опрокинуло и волочит по мостовой, но все же пробовал подняться. Хотя бы ничего не видел там, где только что стоял герцогский дворец и немалое количество людей. Там клубился дым и была жуткая, едко пахнущая гарью и магией чернота. И едва он это понял, чернота накрыла и его.
27
Он помнил, что его куда-то несли, потом еще переносили, потом уложили на кровать. Он был бы рад уснуть, чтобы так не болело тело, особенно голова, но это оказалось безнадежным делом, почему-то голова проснулась и стала работать не соразмеряясь с телом, почти отдельно, хотя он и понимал: если соображает, значит, жив. Вот только голова болела и стала огромной, почти во всю комнату, где он оказался. Тогда он раскрыл глаза.
Кто-то незнакомый, склонившись над ним, беззвучно шевелил губами, он не мог разобрать ни звука. Он сфокусировал зрение, и тогда понял, что лежит у себя в кровати, тело его, как ни мало оно было по сравнению с головой, помнило эту перину и одеяло. Вот только подушку голова не хотела вспоминать, он остановил головокружение усилием воли.
Это был, конечно, батюшка Иона, только часть лица у него слегка обгорела, и он был без своих очков. Поэтому глаза стали другими, чем Диодор привык их видеть. Тогда он попробовал вернуть себе слух, не сразу, но и это удалось.
– бед-наг.. казар-воп… – дальше шло что-то вовсе неразборчивое.
– Что? – спросил князь Диодор, и обрадовался, что может говорить.
– Я говорю, – будто издалека долетел до него голос батюшки, – что ты не очень пострадал. Вот только досталось тебе, князь, поболе остальных, ведь ты стоял почти на двадцать шагов ближе к взрыву.
– Нет, что ты до этого сказал?
– Я думал, ты слышишь, глаза же открыл, – Батюшка сделал жест, словно поправлял очки на носу, но их, разумеется, не оказалось, он сокрушенно покачал головой. – Бедняги, которые остались во дворце, все погибли, до единого человека. Маршала спасли, он каким-то образом только синяков себе насажал, и уже орет… Правда, теперь у него есть оправдание, будто бы он плохо и сам себя слышит, – батюшка чуть улыбнулся. – Он спрашивает, почему его не предупредили, что во дворце установлена адская машина?
– Это была не адская машина, а магическая… И к нему тет Алкур пошел, чтобы убедить его людей увести.
– Шевалье т'Алкура больше нет, – сказал батюшка. – Достойный был человек.
Иону как-то боком оттиснул Стырь, у него голова была перевязана белой тряпицей, на ней
