распорядителя, но все же не самого значимого существа в его, Гаруна, владениях немного покоробило.
Но он уловил странный блеск в глазах Мосула и понял, что без этого вот низушка он, Мосул, не мог почему-то обходиться, как и сам Гарун без Мосула.
— Твои изумрудные и топазовые поля на юге в разработке, господин, — заговорил карлик, еще разок на всякий случай ненадолго склонившись, будто тащился по одному из штреков в темных и смрадных копях, где привык, наверное, трудиться, не принимая во внимание вечный ход Солнца. — Вот только алмазных разработок у нас остается мало, как и рудных месторождений, господин. Но всех, кого мне прислали в работу, кормежка устраивает, никаких волнений среди них не замечено, хвала Превеликим Богам… — Внезапно шахтер замялся, он собрался сказать что-то важное, или дерзкое, или даже неприятное для Гаруна, а может быть, и для Мосула. — И рабов для круглосуточной добычи не хватает, господин, понимаешь ли, давно не было войны, чтобы купить новых пленных.
Гарун посмотрел на Мосула, тот пожал плечами, не заметив, как при этом дрогнули от изумления перед такой дерзостью глаза Гаруна.
— Господин, у нас ближе к северу есть на примете несколько мелких королевств… Они населены гяурами, к тому же их давно не наказывали. Можно столковаться с визирем, чтобы он напомнил об этом Падишаху, да славится его имя вечно, или самим устроить вылазку, чтобы привести тамошних крестьян в рабство на твои рудники, — неопределенно проговорил управляющий. — Или поступить, как мы сделали прошлый раз: разнести весть, что одно из королевств собирается напасть на другое, они передерутся и сами станут приводить пленных, и нам останется только купить их, выбирая самых крепких и способных долго работать.
Гарун посмотрел на управителя шахт и рудников, ожидая его мнения.
— Северяне плохо работают, господин, — отозвался бородатый карлик. — И они привыкли слишком много есть, лучше бы привезти желтых и узкоглазых.
— Напомни визирю, что его долг растет, а возвращать его он может и частями, — проговорил Гарун, обращаясь к Мосулу. Тот поклонился, соглашаясь. Карлику Золотой сказал так: — Ступай, скоро будут тебе рабы, может, и не желтые, а какие получатся, но будут.
После возникшего славословия о мудрости Гаруна и неизбежных раскланиваний, а также после глотка белого пенного вина, вкуса которого Золотой опять же почти не разобрал, к нему подогнали третьего из распорядителей. Им оказался, к вящему изумлению Гаруна, настоящий сатир, с копытцами и рожками на тщательно выбритом круглом черепе. И глаза у него были такими, какие, если правильно припомнить, бывают только у коз или козлищ. Он и говорил-то невнятно, будто губы у него мало подходили для правильной речи.
— Превысокий и любимый во всем мире господин… — А вот кланяться он не умел, не привык, это было видно, или его сатиричья натура как-то внутренне не была к этому приспособлена. — Овцы твои на дальних и высокогорных лугах пасутся, давая лучшую шерсть в мире, господин. Для ковроткачества шерсти будет довольно, для сукна и для войлока… И хлопковые поля твои дадут в этом году больше, чем обычно, как мне докладывали. А мануфактуры твои обеспечены, хвала твоей неизбывной мудрости, и работниками, и работницами. Ни в чем нет у нас недостатка…
Гарун, глядя на сатира и вспомнив, что народец этот испокон веков считался лживым, насмешливым и вороватым, тоже решил пошутить:
— Тогда что же не так, сатир?
Управитель мануфактур замялся, но не смутился, даже глаза у него блеснули без всякого намека на почтительность и послушание.
— Красильщики твои, как и прочие мелкие владельцы покрасочных мастерских, сейчас в трудном положении. Несколько кораблей с чернильными орешками с востока пришли одновременно. — Сатир даже решился развести руками. — И цены упали. А ведь ты сам понимаешь, что черный цвет труднее продавать, чем…
— Мосул, — спросил Гарун, не дав сатиру закончить, — нельзя ли сделать так, чтобы хотя бы дюжина-другая наших известных матрон появились в городе в черном? — Он еще подумал. — Тогда черный цвет определенно войдет в моду, глядишь, доходы красильщиков, ну и наши увеличатся?
Мосул сдержанно поклонился.
— Женщины глупы, господин, не знают, чего хотят, я сумею уговорить нескольких, чтобы они исполнили твое указание.
Гарун посмотрел на сатира, тот уже почти откровенно улыбался, хотя и оставалось пока непонятно, чему же именно.
— А еще спешу довести до тебя, господин золота и воды, что вспышка холеры в городе Плеве погубила много кружевниц, придется откуда-то привести новых.
Гаруну это все уже начинало надоедать.
— Откуда же их можно привести?
— Откуда-нибудь с севера, господин, — отозвался управитель с копытцами, — как известно, южанки в этом не слишком искусны.
— Мосул, — Гарун опять столкнулся взглядом со своим управляющим, — а среди этих, на севере, которых давно не наказывали, кроме сильных мужчин, много ли способных к тонкой работе женщин? Хорошо бы соединить эти две проблемы и решить их разом.
Мосул сдержанно поклонился и тут же, не слишком стараясь быть вежливым, почти вытолкнул сатира из беседки, резковато дернул головой, подзывая последнего из своих подчиненных, четвертого. Им оказался довольно странный тип, какая-то помесь серых кочевников-лалвов с бескрылыми тархами, Гарун знал, что есть и такие. Он зачастил высоким голоском и так быстро, что Золотой поневоле нахмурился, он не привык, чтобы к нему обращались настолько небрежно и легкомысленно:
— Господин наш, всех вместе и каждого по отдельности, спешу известить, что закрома полны, и скота на твоих выпасах достаточно…
— Чего же тут хорошего, — пробурчал Гарун. — Лучше бы было наоборот, цены бы тогда держались высоко, а о мясе всякая чернь только б и мечтала.
— Да, цены пока не очень высокие, — тут же сменил настроение странный управляющий полутарх, — но можно устроить небольшой падеж скота в одной из провинций соседней Самогории, где твоих земель почти и нет вовсе… Когда это станет известно, то поднимутся в цене хлеб и мясо, господин.
Гарун попробовал подняться, каким-то образом он отсидел правый бок, и вообще… При этом он неловко оперся на столик с угощениями, один из кувшинчиков вдруг слетел со стола и упал на выложенный плитами пол, хорошо зазвенев чеканным золотом, и вылил на камень вино. Гарун уставился на эту лужицу. Против ожидания светлое с небольшой розоватостью вино вдруг показалось ему темным, почти как кровь… Да простит бог грешных, было в этом что-то знаменательное, какое-то мелкое чудо, или, наоборот, что-то страшненькое, колдовское.
— Устраивай, Мосул, — проговорил Гарун, не замечая, как подрагивают его губы, — устраивай, для моей выгоды…
