вырубленных кустов пробивались лучи других костерков и факелов. Они высвечивали тугие на вид клочья ночного тумана, которые почему-то между этими кустиками плавали. Это тоже казалось не совсем обычным, ведь тумана настоящего не было, но все же какая-то хмарь над травой тут и там ходила мягкими, едва заметными облачками… Для тех, кто должен был на Плахта напасть, это было, пожалуй, хорошо. Рыцарь подумал, что следовало командующему подсказать, чтобы костры эти жгли всю ночь напролет, но… Он ведь выгнал их, когда последние, какие-то самые осторожные приказы своему Несваю отдавал, так что неизвестно еще — может, он и об этом подумал, и костры эти жгли действительно с умом.
Солдатские палатки стояли гораздо дальше и более открыто, к ним между теми же кустами вели тропинки, будто косицей создавая небольшой просвет, шириной в несколько десятков шагов. Там тоже все было тихо и покойно. Свет костров в той стороне уже пригас, бойцы затихли, лишь кое-где на стволах и купах чуть более высоких, чем кусты, деревьев гуляли странные отсветы. Вот оттуда, решил Сухром, и нужно бы подбираться… тому, кто задумал недоброе для Плахта.
Тем более что и расстояние подходило как нельзя лучше, всего-то шагов шестьдесят — восемьдесят, в темноте точно не определишь. Но это неважно, для хорошего стрелка такое расстояние не помеха, выстрелить или даже умело пробраться, чтобы пустить в ход кинжал, — плевое дело.
— Крепа, ты как полагаешь, будут стрелять или холодным оружием все совершится? — Скала не отозвалась, раздумывала. Тогда рыцарь снова спросил: — Ты вообще чувствуешь, что будет?.. Как смерть над Плахтом увидела?
— Не я одна увидела-то, — буркнула Крепа, недовольная тем, что ей еще и разговаривать приходится. — Все наши-то первее, чем я, увидели, сэр рыцарь.
— А что ты еще видишь? — спросил Датыр.
— Я иногда… далеко вижу, если что-то живое где-то шевелится, — отозвалась циклопа. — Вот только лучше, чтобы других живых вокруг было поменьше, а то в таком лагере, как тут, ничего почти и не заметно, все равно что один солнечный зайчик на фоне… Ну как по воде, освещенной солнышком, выискивать среди других бликов, он и незаметен останется, понимаешь?
— Чего ж тут не понять?.. — хмыкнул Датыр.
Снова пала тишина, на этот раз она показалась более глубокой, чем до их такого необязательного разговора. Рыцарь решил, что может даже немного и подремать, легонько, в четверть глаза, как говорили те, кому приходилось часто и подолгу стоять на посту. Это умение приходило к каждому, и, в общем, ничего зазорного в том не было, потому что стоило где-то рядом мышке пробежать или филину в ночном воздухе прочертить своей полет, как хороший солдат всегда это почувствует и при необходимости проснется.
Вдруг Крепа кивнула рыцарю. Глаз ее уже не блестел, она поправила капюшон своего плаща, только нижнюю часть лица теперь и было видно.
— Кто-то крадется, — сказала она на этот раз без голоса, одними губами, — осматривается… — Она помолчала. — Видит Плахта, но неясно, ткань его шатра все же плотная… Даже четыре факела не вполне ее просвечивают.
С того места, где они сидели, ничего в палатке видно не было, даже если сосредоточиться. Понятным был только полог на входе и дымовой клапан вверху, вблизи главного шеста, от которого в разные стороны расходились растяжки. А все остальное темным силуэтом рисовалось на фоне чуть более освещенных деревьев.
— Следи за врагом, — приказал Сухром и понял, что мог бы этого не говорить.
— Проверяется, — все так же беззвучно отозвалась Крепа, — раздумывает, не спросить ли у постовых, мол, как Плахт, один ли?
— Один он, никого более там нет, — проворчал Датыр, будто собирался спорить с тем, кто был теперь врагом. — То есть не считая его денщика.
— Крепа, ты узнаешь… врага, если после как-нибудь увидишь?
— Нет, — мотнула головой Крепа. — Это же как изнутри, из себя смотреть… А ведь себя-то никто не видит как следует.
Тишина стала едва ли не звенящей.
— Враг отходит, — уронила Крепа наконец, — прячется в темноте.
Они еще посидели, затаив дыхание, наконец Сухром не выдержал. Поднялся, обошел палатку, постоял, чтобы глаза привыкли после кострового пламени к темноте, и тогда, вглядываясь в тени, что смутно виднелись за тканью, увидел все, как и хотел. Плахт все сделал правильно, недаром инженер. Вот его силуэт поднялся из-за стола с картами и какими-то чертежами, тень, которую он отбрасывал на ткань шатра, была не слишком отчетливой, но определенно он накинул плащ от сырости и ночной промозглости, поэтому подробности в его контуре не читались.
Рыцарь оглянулся, сзади росли кусты… Ничего в них не было особенного, лишь клочья странного тумана. А может, как раз и в тумане не было ничего необычного, все же неподалеку протекала река, и могла она вот этой нежаркой, даже холодной летней ночью выбрасывать такой-то туманчик на берега, тем более что и горы были уже неподалеку. Да и костров вокруг горело, может, с тысячу штук, и они поднимали гарь, копоть и дым… Который тоже необязательно должен был подниматься в темное, звездное небо.
Рыцарь пошел назад, к костерку, возле которого сидела Крепа и, как казалось, задремавший Датыр. Плахт в своей палатке как поднялся от стола, так и принялся расхаживать, вот он подошел к центральному столбу, на котором в державке висел факел, выдернул его и снова пошел к своему столу… В этот миг он был виден, будто никакой палатки и не было, — факел его горел очень ярко…
Фьють — раздался низкий, тугой и очень явственный звук в воздухе.
Сухром только-только вышел из-за края палатки, оба стражника смотрели на него во все глаза, и все трое стояли как окаменевшие. Один из стражников даже голову втянул в плечи от этого звука. Вот тогда все и ожило.
Крепа вскочила на ноги чуть позже, чем Датыр, который уже бежал к палатке командующего герцогской армией. А рыцарь тоже сорвался с места, проскочил между стражниками — хотя они попытались его удержать, но не сумели. Все пятеро ввалились к Плахту, и на миг показалось, что тут слишком жарко и слишком светло.
Стражники остолбенели от удивления. Перед столом, на котором лежали карты и прочие документы, находилось что-то невиданное, что-то на жердочках, будто бы плащ, и даже определенно плащ… Но он еще не перестал странно колыхаться, как на слабом ветру, а под ним лежал… сам командующий Плахт. И чуть не в обнимку с ним в неудобной позе, придерживая все те же жердочки, ворочался денщик…
— Ну и ну, — не поднимаясь на ноги, произнес Плахт.
Он, не отрываясь, смотрел на тяжелую арбалетную стрелу, которая пробила ткань шатровой палатки и воткнулась в стойку посередине всего сооружения.
— Да, господин командующий, — вдруг своим негромким и
