– Главные сложности, Илья Самойлович, – отозвался капитан Дондик, – в том, чтобы сохранить спокойствие людей.
– Согласен, – тут же отозвался Кошеваров.
Внезапно Люба блеснула глазами так, что Ростик положил руку на ее велосипед, на случай, если она начнет размахивать руками, забыв о «Спорте».
– У вас глаза есть или вы будете отрицать, что… – Она замолчала. Ситуация оказалась такой, что объяснить даже очевидные вещи, как оказалось, весьма непросто.
– Отрицать? – прервал ее Дондик, прищурившись. – Что отрицать?
На высоких, азиатских скулах Кима заиграли желваки.
– Да хотя бы то, что мы видели.
– И что же вы видели? – спросил Кошеваров.
– И кто видел? – спросил Дондик, оглядываясь, словно собирался звать каких-нибудь милиционеров.
– Мы все, – сказал Пестель.
Дондик мгновение подумал, потом сказал решительно:
– Вот что, ребята, закатывайте свои велосипеды в гараж, там с ними ничего не случится, и пойдемте ко мне, расскажете все по порядку.
Ким оглянулся, будто думал о бегстве. Это было так выразительно, что Ростик даже хмыкнул про себя. В самом-то деле, чего волноваться? Они ничего предосудительного не совершили, а делать из капитана чудовище из-за старых порядков, и тем более после публикации «Ивана Денисовича», явно не стоило.
Сделали, как предложил Дондик. Закатили велы, потом поднялись на второй этаж и перешли по какому-то коридору в кабинет начальника райуправления КГБ. Вместе с капитаном и ребятами, не отставая ни на шаг, топал Кошеваров. На его очень белой коже алели лихорадочные пятна, но он старался держаться.
Наконец, усевшись на стулья вдоль большого, затянутого зеленым сукном стола, перебивая друг друга, стали рассказывать. О поездке за город, о далеких развалинах, которые вполне могли оказаться и не развалинами вовсе, и самое главное – об идее Перегуды про необходимость выживать.
Два или три раза Дондик рассердился, переспросил их весьма напряженным голосом, но было ясно – он злится не на них. Кошеваров несколько раз вскакивал, ходил у стены, вдоль расставленных стульев, и шумно тер сухие, на удивление большие ладони.
Когда рассказ закруглился, Дондик закурил папиросу, поднял голову и твердо посмотрел в глаза каждому из ребят, отчеканил:
– О том, что видели и слышали, – молчок.
Это было настолько неожиданно, что Ростик удивленно протянул:
– Может, еще подписку о неразглашении дать?
Капитан сквозь зубы процедил:
– Нужно будет – дадите.
– Но послушайте!.. – воскликнул Кошеваров, но продолжить не сумел, его перебила Люба:
– Достаточно велосипеда, чтобы все узнать.
Капитан посмотрел на Кошеварова.
– Запретим.
Вдруг Пестель улыбнулся.
– Всем? – Ему никто не ответил. – А как быть с ногами, товарищ капитан? Ведь до края нашей земли можно пешком минут за двадцать дойти. Или даже быстрее.
– Может, разъяснение по радио? – спросил Кошеваров, обращаясь, конечно, к Дондику.
– Тока же нет. Даже микрофоны на площади не сумели к динамке присоединить.
Ростик погладил сукно перед собой, потом сдержанно, пытаясь быть рассудительным, проговорил:
– Товарищ капитан, мы же не враги. И людям придется что-то объяснять. Слухи…
– Разговорчивые больно, – проговорил капитан и стал закуривать вторую папиросу подряд. Внезапно Ростик увидел, как у него дрожат пальцы. Да он просто боится, удивился он про себя.
– А вам нужно быть повежливей, – спокойно-уверенно сказала Люба, она, вероятно, тоже заметила эти дрожащие пальцы капитана. – И смотреть на то, что происходит, своими глазами, а не… заемными.
Внезапно капитан опустил руки на стол и, уже не стесняясь, сжал их в кулаки. Потом поднял голову, обвел всех долгим, прищуренным от дыма взглядом. Поднялся и проговорил:
– Ладно, подождите пока.
