не очень много, не больше трети. А время от времени попадались даже пурпурные гиганты, нанятые сюда за плату, то есть свободные.
Это оказалось восхитительно. Потому что тут можно было хоть каждый день мыться свежей, холодной и чистой забортной водой, тут выдавали темно-зеленые комбинезоны, не идущие ни в какое сравнение с хламидами, в которые обряжали рабов на гидропонике, и тут почти не дрались надсмотрщики, да и самих надсмотрщиков оказалось немного.
Но прошло не менее месяца, прежде чем Ростик понял, почему на него вдруг свалилась такая благодать. И тогда он стал думать о том, что с ним произошло, немного по-другому.
Как-то в каптерку, где Ростику выделили небольшую лежанку на трехъярусных нарах, где спали те, чей социальный статус не слишком отличался от положения рабов и куда обычно подавали пищу во время кормежки, ввалилась группа из трех пурпурных солдат, в форме, сжимающих свои ружья так крепко, что у них вполне по-человечьи побелели костяшки пальцев. Ими предводительствовал низкорослый губиск, тоже в форме и боевом шлеме, который он не снимал перед окружившей его «рабочей скотинкой», пусть даже и пурпурной.
За ними семенило целых пять местных рабочих, все из свободных, исполняющих обязанности то ли бригадиров, то ли ответственных за чаны, в которых выращивалась грибковая культура. Все были на взводе, и причиной тревоги являлся Ростик собственной персоной.
Увидев его, наслаждающегося горячим молдвуном, который определенно напоминал жаренные с картошкой грибы, лишь слегка приправленные какой-нибудь горчащей травкой, низкорослый губиск вытянул свой стек, зажатый в непомерно большом кулаке, и требовательно спросил:
— Он?
Рост, разумеется, уже давно вскочил, вытянулся и делал бездумно-равнодушное лицо, что у него теперь происходило автоматически.
Вопрос был задан на едином, и не понять его было невозможно. Зато потом бурный обмен мнениями пошел на языке губисков, который Ростик тут же решил про себя непременно выучить, потому что не было в его положении ничего более глупого и даже опасного, чем не знать язык тех, кто решал его судьбу, решал даже, жить ли ему на свете или нет. Но неожиданно вся гурьба пурпурных снова перешла на единый.
— У него самые значительные показатели по производству, — высказалась какая-то пурпурная дама, которая в этом цеху отвечала за многое, в частности, за своевременный подвоз пищи. — Он один с чана снимает больше, чем двое-трое других рабочих с пяти других чанов.
— Ага, значит, он работает на одном чане, тогда как трое наших обслуживают пять? — ядовито поинтересовался низкорослый.
— Нет, — отозвался кто-то другой из бригадиров, — ты не понял, офицер… — Дальше он что-то добавил на языке губисков. — Он один работает на трех чанах и дает продукции больше, чем душ десять наших.
— Вот как? — офицер похлопал стеком по сапогу. — Выходит, он полезен городу? — Он еще подумал, признался: — Вот и на гидропонике говорили, что на тех лотках, которые обрабатывал этот тип, урожай созревал быстрее… Хотя они там тупые все, количественного определения этим прибавкам не сделали, но все равно разницу в производительности заметили.
Вот как, мельком подумал Ростик, оказывается, я для них ценный производственник… Хотя как это у него получалось, он не знал, даже не догадывался. А потом ему в голову пришла другая мысль — как бы он ни маскировался, он бы все равно не сумел долго оставаться незаметным, как остальные рабы. Получалось, он сделал правильно, признавшись, что «вернулся».
— Он агрессивен? — спросил офицер. — Выражал нежелание работать или обвинял кого-нибудь в том, что его обратили в раба?
— Ни разу, — резковато, чуть быстрее, чем требовалось, высказалась все та же пурпурная тетка, что и прежде расхваливала Роста. — То есть я хотела сказать, он наоборот — самый спокойный из этих… странненьких. Ну тех, кто не из наших.
— Да? — офицер осмотрел его еще раз. И Рост вдруг отчетливо понял, что он раздумывает, не приказать ли этому слишком необычному военнопленному уроду раздеться. Все-таки не приказал, обошелся комментарием: — Мне говорили, раньше он загорал на свету гидропонных ламп, стал почти не отличим от наших… — Снова незнакомое слово на языке пурпурных. — Теперь, как вижу, побелел, по крайней мере, разница видна сразу, даже если не приглядываться.
— На его поведении, — быстро вставил кто-то сбоку, — это никак не отразилось.
— Посмотрим, — вдруг пришел к какому-то выводу офицер и неожиданно изо всей силы хлестнул Ростика по лицу.
Рост вздрогнул, но сумел удержаться и стал еще прямее, даже руку не поднес к горевшей щеке. А офицер внимательно следил за ним, очень внимательно.
Наконец он удовлетворенно кивнул и повернулся к двери, делая знак солдатам, чтобы они следовали за ним.
— С ним еще не решено, — заговорил офицер на ходу, — возможно, его скоро вызовут для более детального осмотра, чтобы понять…
Они ушли. Ростик остался в каптерке в одиночестве. Снова сел, стал жевать свою еду. От жесточайшего приступа ненависти к пурпурным он едва мог разжимать зубы. Но он все- таки жевал. И чтобы его поведение выглядело более натурально — для губисков, конечно, но совсем не по человеческим меркам, — стал вспоминать, какой бурдой его кормили на гидропонике.
Как ни странно, вкус того варева из растущих в лотках разнообразных стебельков и зерен появился у него во рту, словно Ростик пробовал его несколько мгновений назад. По сравнению с тем, как он кормился теперь, тогда ему доставалась форменная отрава. Но хуже всего, разумеется, было в тюрьме. Там вообще невозможно было есть ничего, кроме кусков сухой и пористой, похожей на сухари очень грубого помола, комковатой массы. Только из этих каменноподобных кусков следовало выбить о край стены жучков и личинок, чтобы не заразиться совсем уж неприятной болезнью. Впрочем, многие заключенные, которых Рост видел там, этого не делали, полагая, что с личинками даже вкуснее.
В общем, когда он совсем успокоился и даже сполоснул рассеченную кожу соленой и холодной водой, то решил, что теперь знает, что ему делать. Он станет на этом корабле кем- то, пусть не очень важным, но все-таки занимающим определенное положение. Главное, что следовало помнить, он должен это сделать для того, чтобы потом за все, что ему пришлось пережить, и за всех, погубленных этой системой, поквитаться… Пусть это будет не полноценная расплата, на чаше весов пурпурной цивилизации все равно окажется значительный перегруз грехов и преступлений, но за себя он посчитается непременно.
Это соображение помогло ему не выдать даже глазами ничего из того, о чем Рост думал, когда кто-то из губисков вошел в каптерку посмотреть, как он себя ведет. И даже помогло почти спокойно отправиться на свое рабочее место. Но он знал: у него наступает новая жизнь. И новая схватка с цивилизацией пурпурных.
Глава 3
