это происходит во всякой революции, то осуществляется авторитарный акт. Именно недостаток централизации и авторитета стоил жизни Парижской Коммуне. После победы делайте с авторитетом и т. д., что хотите, но для борьбы необходимо соединить все наши силы в один кулак и сконцентрировать их в центральном пункте атаки. А когда мне говорят об авторитете и централизации как о двух вещах, заслуживающих осуждения при любых обстоятельствах, то мне кажется, что те, кто так говорит, либо не знают, что такое революция, либо являются революционерами только на словах» [191].
Диалектика марксистского реалистического подхода к вопросу о применении революционного насилия заключается, следовательно, в том что политик-марксист, сознающий всю полноту лежащей на нем исторической ответственности, не занимает в этом вопросе априорно-догматической позиции. Он стремится предотвратить насилие, которое не носит в данных социально-политических условиях необходимого характера. Но вместе с тем, если массы стихийно поднимаются на борьбу с применением вооруженного насилия, борьбу, формы и динамика которой выражают тенденцию исторического развития в данную эпоху, пролетарский революционер видит свою обязанность в том, чтобы поддержать это движение, попытаться привести его к победе или по крайней мере сделать его «точкой роста» дальнейшей революционной борьбы, воспитать на нем массы, подготовить их к новым битвам [
Диалектический подход марксистов к вопросу о применении революционного насилия и о поддержке стихийных антикапиталистических движений, ориентирующихся на немирные методы борьбы, совсем не означает, однако, что марксисты поддерживают ориентацию на вооруженное насилие, взятую любым стихийно вспыхнувшим антикапиталистическим, антиимпериалистическим движением, поддерживают любое движение подобного рода. Тем более это не означает, что марксисты «толкают» на вооруженную борьбу антикапиталистически настроенные массы, когда последние не готовы к ней и когда не созрели еще объективные условия для нее. В этом коренное различие между марксизмом и левым радикализмом.
Отношение К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина к Парижской Коммуне вскрывает диалектику марксистского отношения к революционному насилию применительно к таким движениям, которые не только носили массовый, преимущественно пролетарский характер, не только свидетельствовали о росте организованности пролетариата, о повышении его сознательности, но и осуществляли в ходе борьбы такие мероприятия (что относится прежде всего к слому буржуазной государственной машины), которые реально подрывали систему диктатуры господствующего класса, открывали путь к захвату власти пролетариатом и создавали широкую перспективу для дальнейшего развития революционного процесса.
Поэтому было бы неверно, как это делают некоторые левобуржуазные историки и социологи, проводить параллель между восстанием парижских коммунаров и движением «новых левых», прежде всего майским движением во Франции.
Леворадикальные идеологи, вожди и их сторонники (прежде всего Сартр, Соважо, Жейсмар, Кон-Бендит и др.) обвиняли французских коммунистов в том, что те в поддержку экстремистским группам французского студенчества и интеллигенции не подняли рабочий класс Парижа, Франции на «решительную борьбу», то есть не призвали их к насилию над буржуазным государством, к социалистической революции и тем самым в конце концов – упустили «революционную ситуацию». «Если знамя социализма не развевается над Эйфелевой башней, то виновата в этом коммунистическая партия, которая предала майскую революцию» [
Французские коммунисты и в самом деле не призывали пролетариат в мае 1968 г. к свержению правительства и осуществлению социалистической революции. Однако у них были на то веские основания, совершенно игнорируемые леворадикальными идеологами.
Не ставя перед собой задачи дать специальный анализ майских событий, отметим лишь основные моменты, проясняющие суть дела и, в частности, показывающие принципиальное отличие этих событий от Парижской Коммуны.
Во-первых, поднявшееся на борьбу студенчество не представляло собой силы, единой в политическом, социальном и идейном отношении. Если определенная его часть – экстремистское крыло, следовавшая за леворадикальными идеологами, ориентировалась на применение вооруженного насилия, то другая не занимала в этом отношении определенных позиций. Общая цель – ниспровержение «истеблишмента» – оставалась абстрактной, не отлившейся в единые лозунги, единую революционную программу. Здесь не было и тени той целеустремленности, которую проявили парижские коммунары.
Во-вторых, «новые левые» в мае 1968 г., в отличие от коммунаров, не показали себя действенной материальной силой. Они не разрушили, да и не могли разрушить ни одного звена системы диктатуры господствующего класса. Вопреки тому, что потом говорили леворадикальные идеологи, они не расшатали ни одного из институтов власти, не привели к возникновению революционной ситуации ни в самом Париже, ни тем более в провинции.
В этих условиях пролетариат Франции должен был бы не «продолжить» и «закрепить» дело, начатое студентами, а осуществить от начала и до конца всю работу по свершению революции. Но для этого необходимо было наличие таких условий, как готовность трудящихся масс подняться на решительную борьбу за свержение власти и наличие объективных предпосылок для успешного осуществления этой борьбы, т. е. кризис, неспособность буржуазного государства защитить и отстоять «истеблишмент», как это бывало во всех победоносных революциях.
Но подобной ситуации в мае 1968 г. не было. Утверждения леворадикалов о том, что армия готова была поддержать восставших, а полицейский корпус был обессилен борьбой со студенчеством, словом, что «власть валялась на улице и ее можно было взять», не имели, как показали французские коммунисты в своем анализе майских событий, ничего общего с действительным положением, имевшим место как в Париже, так и на всей территории Франции [
