— И никак нельзя вернуться?
Он медленно поднял глаза на меня и пожал плечами.
И тогда опять на цыпочки встал Братик. Он что-то сказал ему. Валерка слушал недоверчиво, но внимательно. Потом произнес вполголоса:
— Да ну... сказка.
Братик зашептал опять. Валерка виновато взглянул на меня.
— Он говорит, что, если найти очень старый дом... со старинными часами...
— Ну?
— И перевести часы назад...
— На пятьсот лет? — спросил я у Братика.
— Да, — шепотом сказал он.
— И тогда что?
— Тогда, наверное, порвется цепь...
— Какая цепь?
— Не знаю...
— А откуда ты все это взял?
— Не знаю... — Он чуть не плакал, оттого что не знает.
Валерка ласково взял его за плечо.
Я сказал:
— Рядом с нами есть очень старый дом. Он заколочен.
— А часы?
— Надо посмотреть.
Но я уже был уверен, что часы там есть.
...События нарастали, и время ускоряло бег.
Я помню пустой солнечный двор старого дома. Крыльцо с витыми столбиками, потрескавшиеся узоры на карнизах, галерею с перилами. Окна и дверь были забиты досками. Мы подошли к окну.
— Надо оторвать доски, — сказал я.
— А если увидят? — засомневался Валерка.
— Все равно, лучше сейчас оторвать. Если сейчас увидят, скажем: просто так, поиграть хотели. А если ночью заметят, решат, что воры...
— Давайте, — согласился он.
И тут пришел страх. Непонятный и тяжелый. Это бывает лишь во сне: кругом пусто и солнечно, а страшно так, что хочется бежать без оглядки. Но если побежишь, ноги откажут и случится что-то жуткое.
Я не побежал. Тугим, почти физическим усилием я скрутил страх и взялся за край доски. Валерка — за другой. С отвратительным кряканьем выползали ржавые гвозди.
Освободив окно, мы пошатали раму, и створки мягко разошлись. В доме стоял зеленый полумрак, пробитый пыльным солнечным лучом.
Часов мы не увидели, но из глубины доносилось тяжелое металлическое тиканье. Страх медленно проходил.
— Лезем, — прошептал я.
— Надо в полночь, — возразил Валерка.
— Конечно! — сказал я с неожиданной досадой. — Ну конечно! Все такие дела делаются в полночь... Чушь какая-то!
— Да не обязательно, — откликнулся он виновато. — Но стрелки можно вертеть, пока бьют часы. Вертеть надо очень долго, а в полночь часы бьют дольше всего.
На это нечего было возразить.
Мы закрыли окно.
— Слышишь? — вдруг спросил Валерка.
— Что?
— Труба играет. Далеко-далеко.
Я не слышал. И сказал:
— Наверное, электричка трубит.
— Да? — неуверенно проговорил он. А Братик посмотрел на меня осуждающе.
И тут наступил вечер.
...Мы снова поднялись на холм, к развалинам стены, и сели на пушку. Она еще не остыла от дневного солнца. От стены тоже веяло дневным теплом, но воздух посвежел. Резко пахло холодными травами. Последние краски дня перемешались с вечерней синевой. И встала круглая луна. Очень большая и какая-то медная.
— Луна была такая же, — вдруг тихо сказал Братик.
Я не видел его, потому что между нами сидел Валерка. Я наклонился и посмотрел на Братика. Мне показалось, что он плачет, но он просто сидел, упершись лбом в колени. И теребил траву. Потом он резко поднял голову.
— Опять, — напряженно сказал Валерка. — Слышишь?
Я прислушался и на этот раз действительно услыхал, как играют горнисты. Далеко-далеко. Пять медленных и печальных нот перекатывались в тишине. Вернее, где-то позади этой тишины, за горизонтом уснувших звуков. 'Та'-а-та' та'-а-а-та'.
— Ну и что? — неуверенно спросил я. — Кругом много лагерей. Отбой играют. Что такого?
— Наверное... — согласился Валерка. — Только... разве это отбой ?
— Это зовущий сигнал, — спокойно и уверенно сказал Братик. — Ты не помнишь?
Валерка не ответил.
Сигнал, печальный и незнакомый, звучал во мне и все повторялся. Как-то сами собой подобрались к нему слова: 'Спать не ложи-и-те-есь... Ждет вас доро-о-о-оога-а...'
Что им не спалось, горнистам?
— Я был трубачом, — вдруг сказал Валерка, не глядя на меня. — Ну... я обещал рассказать. Я был трубачом и дежурил на левой угловой башне... Всегда... И в тот вечер тоже. Они взяли крепость в кольцо, а у нас не хватало стрел. Они жгли костры, и всадники Данаты скакали у самого рва...
— Кто такой Даната? Князь? Или вождь?
— Начальник арила, — сказал Валерка. И я больше не стал спрашивать.
— И Даната послал Ассана, своего брата и друга, будто для переговоров. Ассан поднял шлем на копье, и мы, когда увидели его без шлема, опустили мост. Мы не знали... Он въехал на мост и перерубил канат; мост уже нельзя было поднять. Даната с конниками ворвался в ворота. А следом вошли тяжелые меченосцы. И полезли на стены, на галереи. На башни...
— Ты был без оружия?
— Вот у него, — Валерка посмотрел на Братика, — был маленький лук. Ну, игрушка. Даже кожаный щит пробить было нельзя. А меченосцы пришли в панцирях... Они, наверное, не тронули бы нас, но я заиграл, чтобы у дальних стен построились для рукопашного боя. Тогда меченосец замахнулся на меня. Я закрылся от меча трубой, отступил на карниз. А мы были вместе... — Он неожиданно притянул Братика за плечо, и тот послушно прижался к старшему брату.
— Я отступил, — сказал Валерка, — и толкнул его нечаянно. Он упал в ров. Тут уж я про все забыл, обернулся, чтобы посмотреть, испугался. А он даже не ушибся: было невысоко и трава густая. Стоит внизу и на меня смотрит. Я обрадовался, а меня вдруг как толкнет что-то. Я упал... и вот здесь...
— Если бы ты знал, — тихо сказал он. — Ходишь, ходишь по этой траве... Думаешь, может... может, хоть камушек знакомый попадется. А ничего нет... И как там кончился бой?
Я молчал.
— У меня даже трубы не осталось, — вздохнул Валерка.
Наяву я, конечно, бросился бы в темную пропасть догадок: кто он, откуда? Не было здесь никакого Данаты с тяжелыми меченосцами. С какой планеты эти двое мальчишек, из какой Атлантиды? Уж чего-чего, а фантастики я начитался и умел размышлять о таинственных ветрах пространства и времени.
