Эта история сама по себе не заслуживала бы столь пристального внимания, если бы не нашелся крупный литературовед Ф. Е. Корш (1843–1915), поставивший себе задачу доказать подлинность окончания «Русалки». Доказательства Корша были настолько многосторонними и оригинальными (хотя и далеко не убедительными), что послужили причиной целой лавины литературоведческих и журналистских публикаций, опровергающих уже сам метод и выводы Ф. Е. Корша. Примечательно, что «посягательство» на гения русской словесности — А. С. Пушкина — не помешало Российской императорской Академии наук опубликовать аргументы Ф. Е. Корша (некоторые из которых мы ниже приведем). И хотя критика велась в основном на уровне публицистических нападок (многие из, этих возражений содержатся в сборнике «Подделка „Русалки“». СПб., 1900), ученые до сих пор молчаливо принимают позицию, отвергающую выводы Ф. Е. Корша.
Второй пример нам показывает, что литературная подделка, сделанная крупным писателем, сама становится оригинальным художественным произведением. И если не обнаруживаются факты, способствующие раскрытию имени действительного автора (при отсутствии специальных надежных методов атрибуции), то это произведение входит в сознание современников и потомков как принадлежащее тому автору и времени, которые устанавливает мистификатор. Излишне говорить об отрицательных последствиях такой «ориентации» произведения.
А. С. Пушкин стал жертвой мистификации крупнейшего французского писателя XIX века Проспера Мериме, анонимно издавшего сборник «Гусли, или Избранные иллирийские поэмы, собранные в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине». Из этой работы Пушкин заимствовал 11 песен, полагая, что имеет дело с образцами оригинального народного творчества, и, авторски переработав их, издал «Песни западных славян». (Кстати, Адам Мицкевич также заблуждался относительно истинного авторства иллирийских поэм.) Проспер Мериме. сам сознался в своей подделке в письме к С. А. Соболевскому в 1835 году. Разумеется, что и произведение Мериме, и произведение Пушкина вошли в золотой фонд литературно-художественных ценностей мировой культуры.
Процесс установления авторства анонимного и псевдонимного произведения весьма сложный и многоплановый. Он предусматривает и содержательно-идеологический анализ, и оценку лексико-стилистических особенностей по возможности наиболее полного наследия предполагаемого писателя. Цель его — получить надежное, точное, научно обоснованное представление о писателе, его месте в общественной жизни, взаимоотношениях с литературными группировками, принадлежности к определенным художественным направлениям, школам, наконец, о его профессиональном мастерстве. Пути раскрытия псевдонима в основном следующие: а) псевдоним или мистификацию раскрывает сам автор, например, включая в собрание своих сочинений произведения, ранее опубликованные под псевдонимом; б) расшифровать псевдоним помогают сведения о творческой работе предполагаемого автора в тех или иных изданиях (данные архивного поиска, письма писателя, его дневники, анализ мемуарной литературы современников и пр.); в) на основании конкретного исследования текста методами стилистического анализа и тематических сближений. Когда нет сведений от самого автора, анонимный текст исследуется в двух основных направлениях: с помощью историко-архивных методов и методов лингво- стилистического анализа. Достоверность результатов, полученных с помощью этих методов, неодинакова — если вполне определенные выводы архивного поиска можно считать бесспорными в решении вопроса о подлинности или подложности литературного произведения, то выводы, сделанные на основе методов анализа языка произведения, убедительны в гораздо меньшей степени. Преимущество последних, однако, состоит в их универсальности: архивный поиск может оказаться безрезультатным, а язык произведения всегда, очевидно, может служить предметом анализа. Именно поэтому методы анализа языка и стиля литературного произведения привлекают все большее внимание текстологов, которые стремятся сделать их такими же надежными и убедительными, как и методы анализа документов. Путь, на котором лежит достижение этой цели, — объективизация методов, т. е. внедрение математических и статистических приемов анализа языкового материала. Но для того чтобы увидеть преемственность объективных методов анализа языка в установлении авторства, целесообразно рассмотреть
традиционные методы
основные научные принципы которых предложены в XIX веке.
Вернемся к истории с подделкой пушкинской «Русалки». Интересно, что мотивы, побудившие Ф. Е. Корша поднять вопрос о подлинности, казалось бы, бесспорно поддельного окончания «Русалки», никогда не были рассмотрены. Можно лишь высказать предположение о том, что намерением Ф. Е. Корша руководила конъюнктурно-рекламная цель, а именно — показать, что столь невысокого художественного достоинства текст… мог быть написан и А. С. Пушкиным.
Ф. Е. Корш, по собственному заявлению, стремился быть максимально объективным в своем анализе и хотел отойти от субъективно-эстетических квалификаций и оценок «пушкинского стиля», что действительно служило основой большинства предшествующих исследований. Он считал, что необходимо опираться на объективно-исторические нормы литературного языка и стилистики художественной речи той литературной эпохи, к которой относится рассматриваемое произведение, а не акцентировать внимание на субъективно устанавливаемых признаках и особенностях индивидуальной творческой манеры писателя…, Все эти положения, а также принцип обязательного соотнесения анонимного текста с текстами, заведомо принадлежащими автору, которому приписывается анонимный текст, разумеется, правильны. Однако эти постулаты действительно научного подхода были подчинены Коршем странному и весьма необъективному методу «негативного анализа» текста. Суть этого метода состояла в том, что специфичность языка исследуемого текста рассматривалась со стороны возможных погрешностей, неточностей и несообразностей стилистического и лексического характера. Иными словами, Корш пытался доказать, привлекая примеры из подлинных произведений А. С. Пушкина, что окончание «
«На лоне мира и отрад»
Воспоминания в Царском Селе, 1815 г.
«Безмолвная на лоне мира»
«Руслан и Людмила», 1820 г.
«Напишешь наши имена»
К Чаадаеву, 1818 г.
«Пишу я наши имена»
Чаадаеву, 1827 г.
На основании подобных сопоставлений Корш делает вывод о том, что этот признак вполне может оправдать присутствие аналогичных повторов и в «окончании», а потому авторство Пушкина обретает еще один аргумент. Но разве только для А. С. Пушкина
