большой участок моих волос, — но это не та история, которой следует делиться со своими клиентами, особенно когда ты изображаешь модного французского стилиста.
— Дорогая, — произнес я, беря её за руки и целуя в обе щеки. Стоило моей коже коснуться её, как внутри меня вспыхнул Голод. Демон радостно встрепенулся и буквально через один или два удара сердца она затрепетала, её пульс ускорился и зрачки расширились. Голод повторил мне то, что всегда говорил о Мишель. Несмотря на то, что она выглядела очаровательной, благовоспитанной и нежной, её подавляемые желания были гораздо более темными, что делало её легкой добычей. Пальцы, скользящие сзади по её волосам, ощущение мужского тела, прижавшего её к стене — это было то, о чем она фантазировала. Она бы последовала за мной через холл по лестнице вниз без единого возражения. Я мог взять её там. Я мог удовлетворить её жажду, накормить Голод, забрать её жизнь и наполнить свою. Я мог оставить свою метку, разъедающую ей ум и душу, что заставило бы её постоянно приходить ко мне — охотно, пылко, страстно, чтобы получать еще. Снова, и снова, и снова…
Пока она не умрет.
Я заставил Голод отступить вглубь порочной части моей души и улыбнулся Мишель, прикрываясь акцентом так же легко, как натягивая итальянскую кожаную перчатку.
— Я почувствовал скуку, такую нудную скуку, дорогая. Я почти решился сбрить их все, просто чтобы всех шокировать.
Девушка рассмеялась, её щеки все еще пылали от возбуждения, проснувшегося от прикосновения моего демона.
— Ты не решишься!
— Не беспокойся, — заверил я ее, беря за руку и подводя к креслу. — Мужчины, которым нравятся такие вещи однозначно не мой типаж.
Она снова рассмеялась, и я поддерживал, пустую болтовню ни о чем до тех пор, пока не наклонил спинку её стула к сливу и начал мыть ей голову.
Голод вынырнул на поверхность нетерпеливый как всегда, и я позволил ему начать питаться на девушке.
Глаза Мишель слегка остекленели, когда я начал медленно, очень медленно, очень тщательно мыть ей волосы, делая в процессе полный массаж головы. Я чувствовал её мысли, скользящие в тщетных фантазиях, когда легкое тепло её ауры поднималось моим пальцам и плавно скользило в меня.
Голод кричал мне сделать больше, взять больше. Он кричал, что этого недостаточно. Но я так не сделал. Кормление было бы … восхитительным. Но это, возможно, причинило бы ей боль. Это могло даже убить её. Поэтому я продолжал спокойными, мягкими круговыми движениями всего лишь дегустировать её жизненную силу. Она вздохнула от блаженства, когда её фантазии растворялись в ласковой эйфории, и я вздрогнул от дикого желания дать волю своему Голоду и взять больше. В некоторые дни было сложнее, чем обычно сдерживать себя. Но это было то, что я делал. Это было то, что оставалось. Мишель уехала приблизительно час спустя с подстриженными и подкрашенными волосами, хорошо расслабившись, жизнерадостная и счастливая, приглушенно мурлыча в такт дыханию. Я наблюдал, как она уходит, а мой Голод ворчал от досады и тревожно метался в клетке, которую я создал для него в мыслях, разъяренный тем, что добыча убегала. Замерев, я обнаружил, что повернулся, чтобы пойти за ней. Моё тело напряглось, чтобы сделать шаг вперед, чтобы отвести её в какое-то тихое местечко и…
Я отвернулся в сторону и вернулся на своё рабочее место, начав привычно наводить порядок. Не сегодня. Однажды, без сомнения, Голод возьмет вверх надо мной, и будет питаться, и питаться до тех пор, пока не останется единственным хозяином моей души и тогда ничего не останется от меня. Но не сегодня.
Я оставил салон в надежных руках моих работников и пошел к своей машине — белому «Хаммеру» — огромному, дорогому и ужасно показушному. Но так же это было одно из наиболее крепких транспортных средств, которые может купить гражданский. Целые секции домов могу падать на него, не причиняя ничего кроме незначительных неудобств, в отличие от гигантских демонов-насекомых. И прежде чем вы спросите, откуда я это знаю, отвечу, что из личного опыта. Поэтому я знаю, что иметь в руках по-настоящему надежное транспортное средство это вовсе не плохая идея, особенно когда у тебя такие враги, как у меня: мои собственные плюс вся та милая компания, которую умудрился задеть мой младший брат.
Прежде чем я сел в джип я проверил двигатель, шасси и салон на наличие взрывчатки. Одна из причин, из-за которой Лара могла хотеть, чтобы я торопился, это то чтобы я в спешке залез в машину, повернул ключ зажигания и взрыв разбросал бы маленькие кусочки меня по всему Чикаго.
Я включил MP3-плейер с записью Моцарта в стиле исполнения Violent Femmes[1] и с шумом поехал к дому, в котором снимал апартаменты. Я надеялся, что чего бы Лара ни хотела, это не заставит меня перерывать все медвежьи углы на земле. Снова. Даже, несмотря на то, что на наш вид вампиров не распространяются такие слабости остальных, как солнечный свет или бегущая вода, некоторые места, в которые меня забрасывали миссии Забвения, точно не были туристическими аттракционами.
Я жил в модном, дорогом здании, построенном на чикагском Золотом Берегу. Это не совсем соответствовало моим вкусам, но это было то место, где французский стилист Томо-уус может жить. Когда ты вампир первая вещь, которую ты осваиваешь еще в юности, это умение маскироваться и когда ты делаешь это, приходится досконально продумать каждый аспект легенды. Это было здание с высоким уровнем безопасности, но, несмотря на это курьер Лары будет ждать меня в моей квартире. У моей сестры были большие возможности.
Прежде чем выбраться из джипа, я откинулся на сиденье, чтобы подвесить под плащом вложенные в ножны кукри и аккуратно пристроить сзади на спине «Дезерт Игл», воткнув его стволом за пояс кожаных штанов и спрятав выпуклость за одеждой. Это пришло мне на ум за десять минут до назначенной встречи, напомнив, что ожидающий меня курьер может быть превосходным убийцей, скрывающимся внутри в ожидании моего появления, и мне не стоит снижать свою боеспособность.
Я поднялся к своей квартире и, сжав нож зубами, достал пистолет, держа его вниз стволом параллельно ноге. Потом я стал как можно левее от двери, открыл её и толчком распахнул. Никто не открыл стрельбу. Я замер на мгновенье, выжидая и прислушиваясь, и уловил две вещи — глухие удары учащенного сердцебиения и запах её шампуня.
Её шампуня. Я лихорадочно зашел в комнату, отбрасывая оружие, и Жюстина бросилась ко мне от окна на противоположной стороне помещения. Ее руки обвились вокруг меня, и я должен был напомнить себе, что если не буду сдерживать себя, то могу причинить ей боль, обняв её с максимальной силой, на которую был способен. Жюстина прижалась еще сильнее, словно хотела раствориться во мне. Она издала тихий всхлипывающий смешок и прижала своё лицо к моей футболке.
Она ощущалась так хорошо… такой мягкой, теплой и живой. Мы просто застыли там надолго, прижимаясь один к другому. Мое тело затрепетало от желания, и миг спустя мой Голод взвыл от бешеной похоти.
Жюстина. Наша самка, наша бутылка марочного вина, наша, наша, наша. Так много ночей помнящих её крики под нами, так много разных вздохов, так много прикосновений — таких богатых, теплых, сумасшедшим потоком льющих в нас жизнь.
Я проигнорировал демона, но пока блокировал его, я, не задумываясь, поднял правую руку и погладил её по волосам.
Боль. Боль, такая нереальная, такая всепоглощающе сильная, что я не могу в должной мере описать это, волной поднялась вверх по моей руке, словно вместо мягкости этих волос я прикоснулся к высоковольтному кабелю. Я зашипел и чисто рефлективно отдернул руку.
Солнечный свет, святая вода, чеснок и кресты не представляют ни малейшей опасности для инкубов Белой Коллегии. Но прикосновение того, кто действительно любит, и любим — это совсем другая история.
Я посмотрел на руку. Она моментально покрылась волдырями. Жюстина с огорчением на прекрасном лице отшатнулась от меня.
— Извини меня, — прошептала она. — Извини, я не подумала.
Я покачал головой.
— Все в порядке, — произнес я, тихо отступая от неё на шаг, в то время как демон в моих зрачках
