Мичиган.
Я застал ее лежащей на солнце в крохотном белом бикини. Я присел на песок рядом с ней, и в ней что-то сразу изменилось – появилось какое-то слабое напряжение, которое я ощущал, хоть и не видел ее глаз за стеклами солнечных очков.
– Солнце помогает, – сказала она. – Иногда это почти пропадает – на время.
– Я искал тебя, – сказал я. – Я хотел поговорить с тобой.
– Я знаю, – вздохнула она. – Все изменилось, Гарри. При свете дня все не так плохо. Но ночью… – она поежилась. – Мне приходится запираться. Я не доверяю себе с людьми, Гарри.
– Я понимаю, – кивнул я. – Ты знаешь, что происходит?
– Я говорила с Томасом, – призналась она. – И с Жюстиной. Они показались мне довольно милыми. Они многое мне объяснили.
Я поморщился.
– Послушай, – сказал я. – Я хочу помочь тебе. Я найду способ избавить тебя от этого. Мы найдем средство, – я взял ее за руку. – Блин-тарарам, Сьюзен. Я не мастак по этой части, – я порылся в кармане и неуклюже надел ей на палец кольцо. – Я хочу быть рядом с тобой. Выходи за меня.
Она села и уставилась на свой палец, на самое шикарное кольцо, какое я смог себе позволить. Потом придвинулась ко мне и поцеловала в губы. Наши языки коснулись друг друга. Мой сразу онемел. Я почувствовал легкое головокружение, и по телу пробежала волна медленного наслаждения, какую я уже испытывал раньше.
Она отодвинулась от меня; лицо ее под солнечными очками оставалось непроницаемым.
– Я не могу, – сказала она. – Я всегда до ужаса хотела тебя, Гарри. Я не могла совладеть с собой, когда ты рядом. И я не научилась еще распознавать виды голода, – она положила кольцо мне на ладонь и встала, захватив с песка полотенце и сумочку. – И не охоться за мной. Я позвоню.
И ушла.
Помнится, я похвалялся перед Кравосом, что с юности научился бороться с кошмарами. До некоторой степени это правда. Если какая-нибудь сволочь заявится ко мне в голову подраться, я смогу отделать ее по первое число. Но теперь меня мучили собственные кошмары. Часть меня самого. И они всегда одинаковы: тьма и окружающие меня со всех сторон вампиры с их жутким, шипящим смехом.
Я просыпаюсь, крича и плача. Свернувшийся у меня в ногах Мистер поднимает голову и смотрит на меня. Но не уходит. Он просто переворачивается на другой бок, урча как подвесной мотор. Это успокаивает. И я засыпаю, держа свет под рукой.
– Гарри, – заявил мне как-то вечером Боб. – Ты не выходишь на работу. Ты вообще почти не выходишь из квартиры. Квартплата просрочена почти на неделю. И это твое исследование вампиров продвигается черепашьими темпами.
– Заткнись, Боб, – ответил я ему. – Эта последняя мазь составлена неправильно. Если бы нам удалось превратить ее в жидкость, возможно, ее можно было бы включить в…
–
Я покосился на череп.
– Гарри, Совет прислал тебе сегодня извещение.
Я медленно встал.
– Вампиры. Совет объявил военное положение. Насколько я понял, Париж и Берлин уже неделю как повержены в хаос. Консул созывает собрание. Здесь.
– Белый Совет собирается в Чикаго, – задумчиво повторил я.
– Вот именно. Они хотят знать, что, черт подери, произошло.
Я пожал плечами.
– Я отослал им свой отчет. Я делал только то, что было необходимо, – сказал я. – Или так близко к этому, как у меня получалось. Я не мог оставить ее им, Боб. Не мог.
Череп вздохнул.
– Не уверен, что это их убедит, Гарри.
– Придется попробовать, – буркнул я.
В дверь постучали. Я выбрался из лаборатории. За дверью стояли Мёрфи и Майкл, навьюченные покупками. Уголь и керосин – погода холодает. Продукты. Фрукты. Майкл умышленно положил на видное место бритву.
– Как дела, Дрезден? – спросила Мёрфи. Голубые глаза ее смотрели совершенно серьезно.
С минуту я смотрел на нее. Потом на Майкла.
– Бывает хуже, – сказал я. – Заходите.
Друзья. С ними жизнь становится легче.
Итак, вампиры объявили войну мне и всем прочим местным чародеям. Мелкие колдуны и прочие шарлатаны взяли за правило не выходить из дому после захода солнца. Я больше не
