– Я думала, оспы больше не существует, – сказала Мёрфи.
– Да нет, хватает пока. Наверняка хранится еще – скажем, в лабораториях по разработке биологического оружия. И здесь.
Мгновение я продолжал хлопать глазами.
– То есть мы стоим у трупа, нашпигованного всякой заразой?
– Да вы не напрягайтесь, – утешил Баттерс. – Самая дрянь в нем не передается по воздуху. К тому же я как следует продезинфицировал тело. Вы в маске; не будете до него дотрагиваться – и вам ничего не грозит.
– А оспа? – не успокаивался я.
– У вас прививка.
– Но это ведь опасно, разве нет? Держать здесь вот такое?
– Ну да, – мягко согласился Баттерс. – Но больница полна под завязку, и если я доложу об оспе, как вы представите себе ее эвакуацию?
Мёрфи предостерегающе покосилась на меня и шагнула между мной и Баттерсом.
– Вы установили время смерти?
Баттерс пожал плечами:
– Я думаю, не больше сорока восьми часов назад. И все эти инфекции расцвели абсолютно одновременно. Я бы назвал причиной смерти либо болевой шок, либо одновременный отказ нескольких жизненно важных органов в сочетании с поражениями тканей от чрезвычайно высокой температуры. Каждый, кто выскажет предположения насчет конкретных органов, получает голубую ленточку. Легкие, почки, сердце, печень…
– Мы примерно поняли, – перебила Мёрфи. – Дайте договорить. Такое впечатление, будто все болезни, с которыми этот парень когда-либо имел хоть какое-то дело, собрались и сговорились о времени, чтобы навалиться разом. Да у него микробов в теле больше, чем кровяных клеток!
Я нахмурился:
– А потом, уже после его смерти, кто-то нашинковал его?
Баттерс кивнул:
– Отчасти. Хотя порезы на груди не посмертные. Кровь из них сочилась. Должно быть, перед смертью его пытали.
– Гм… – сказал я. – Зачем?
Мёрфи смотрела на труп, и в ее голубых как лед глазах нельзя было угадать ни одной эмоции.
– Кто бы ни изрезал его так, он забрал руки, чтобы затруднить идентификацию после смерти. Это единственная логическая причина, которая приходит мне в голову.
– Мне тоже, – согласился Баттерс. Я хмуро смотрел на стол.
– Но зачем мешать идентификации, если покойник скончался от болезни? – Баттерс начал осторожно опускать руку покойника, и тут я заметил кое-что. – Постойте-ка, подержите так.
Он удивленно посмотрел на меня. Я шагнул ближе к столу и заставил его снова поднять руку. Я едва не проглядел это на фоне потемневшей от отека мертвой плоти – крошечную, не больше квадратного дюйма татуировку, расположенную на внутренней стороне бицепса. Незамысловатую – нанесенное полустертыми уже зелеными чернилами изображение символического открытого глаза, напоминающего немного эмблему Си-би-эс.
– Видели? – спросил я.
Мёрфи с Баттерсом уставились на татуировку.
– Тебе она знакома, Гарри? – поинтересовалась Мёрфи. Я покачал головой.
– Напоминает немного древнеегипетский символ, только линий поменьше. Эй, Баттерс, у вас листок бумаги найдется?
– Найдется и получше, – отозвался Баттерс. Он порылся в поддоне одной из каталок, извлек оттуда допотопного вида «Полароид» и пару раз щелкнул затвором. Потом передал одну карточку Мёрфи, которая помахала ею в воздухе, пока проявлялось изображение. Я получил вторую.
– О'кей, – пробормотал я, размышляя вслух. – Парень помер от миллиарда болезней, которых ухитрился каким-то образом подцепить одновременно. Как вы думаете, это заняло много времени?
Баттерс пожал плечами?
– Без понятия. То есть, я хочу сказать, шансы на одновременное заражение всей этой дрянью практически равны нулю.
– Несколько дней? – настаивал я.
– Скорее уж часов, – вздохнул Баттерс. – Если не минут.
– Ладно, – кивнул я. – И на протяжении этих нескольких часов кто-то взял нож и нарезал его, как тунца в консервной банке. А покончив с этим, забрали его руки и голову, а тело выбросили. Где его нашли?
